Идея издать книгу по истории и культуре Топчихинского района родилась давно. На моей памяти эту идею пыталась реализовать в начале 2000-х годов заведующая районным управлением культуры Гемпель Нина Тимофеевна. Под её руководством был создан, на базе районного краеведческого музея, редакционный совет будущей книги,  куда входил в своё время и я. Но, настигшие нас преобразования в культуре, затем уход на пенсию Нины Тимофеевны несколько отодвинули реализацию идеи издания книги. Новым мощным толчком в этом направлении стала идея начальника районного отдела по культуре молодёжи и спорту  Илюхиной (Лариной)  Татьяны Юрьевны издать сборник исследовательских работ по истории и культуре Топчихинского района. По скромным подсчётам, для реализации данного проекта необходимо было 75000 рублей. Было решено реализовывать идею через участие в грантах. Топчихинский районный краеведческий музей вышел на конкурс «Молодёжь Алтая» с проектом издания сборника исследовательских работ молодёжи Топчихинского района по истории и культуре своей малой Родины. За основу были взяты исследования школьников по истории и культуре Топчихинского района занявшие призовые места на краевых и всероссийских конкурсах и конференциях. Так же использовались результаты историко-краеведческих экспедиций школьников по Топчихинскому району, проводимых районным краеведческим отрядом «Искатель». Часть исследовательских работ вошедших в сборник были написаны ведущими краеведами района. Однако, несмотря на достаточно скромный возраст авторов отдельных статей (9-11 классы средней общеобразовательной школы) их научность, достоверность приводимых фактов, объективность выводов очень высоки, так как за спиной каждого юного исследователя стоял опытный исследователь, известный в районе и а его приделами краевед, руководитель исследовательской работы. Кроме того, перед тем как издать книгу, организаторы данного проекта отдавали все материалы на рецензию в Краеведческую лабораторию БГПУ, где каждой представленной в книге работе была дана оценка известными в крае исследователями, краеведами, учёными историками.

Основную работу по подготовке материалов для книги проводил Топчихинский районный краеведческий музей и Поздин Сергей Витальевич, в то время учитель истории Ключевской средней общеобразовательной школы, и руководитель районного краеведческого отряда «Искатель». Основная, и самая рутинная и тяжёлая редакторская работа легла на плечи, журналиста по специальности, руководителя районного Отдела по культуре молодёжи и спорту Илюхиной Татьяны Юрьевны. Она организовывала редакторскую правку текстов, вёрстку материалов. Поддерживала связь с издательским домом «Пять плюс» в Барнауле, где печатался сборник.

Денежные средства на издание собирали всем миром. 30000 рублей на издание сборника получил Топчихинский краеведческий музей, победив в краевом конкурсе грантов по программе «Молодёжь Алтая». 14000 рублей на издание сборника перечислила Администрация Топчихинского района.  И, 31000 рублей на издание сборника перечислили предприниматели и бизнесмены Топчихинского и Алейского районов. Наши дорогие спонсоры.

Так, что этот, первый в Топчихинском районе сборник по истории и культуре стал действительно народным.

РОДНАЯ СТОРОНА

 

ББК    63.3+77 Р609

ISBN   978-5-904014-11-7

Составители: Илюхина Т.Ю., Поздин СВ.

Родная   сторона   :   сборник   исследований   по   истории и  культуре Топчихинского района. — Барнаул : Пять плюс, 2010. -278 с.

ISBN   978-5-904014-11-7

В сборник вошли лучшие работы учащихся, педагогов школ, студентов исторических факультетов, любителей-краеведов по истории и культуре Топчихинского района. Исследования, публикуемые в книге, будут интересны не только тем, кто увле­кается историей и краеведением, но и каждому жителюТопчихинского района. Материалы сборника представляют интерес и для профессиональных исследователей истории Алтайского края.

ББК   63.3+77 ISBN   978-5-904014-11-7

 

СОДЕРЖАНИЕ:

ВСТУПЛЕНИЕ

ГЛАВА 1. АРХЕОЛОГИЯ

По следам археологических разведок на территории ЗАО «Ключевское» Топчихинского района. В. Сивельгаев…………………………………… 10

ГЛАВА 2. ИСТОРИЯ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ РАЙОНА

Из истории основания старейших сел на территории Топчихинского района. О.Н. Семенова (Карпешина)…………………………. 17

По следам исчезнувших населенных пунктов Топчихинского района. В. Сивельгаев…………… 34

История исчезнувшего села Барнаулка. А. Архипова………………………………………………… 41

Из истории села Белояровка. А.Усачева……………………………………………………. 46

Имя по наследству. Е. Гарбуз……………………….. 51

Взгляд без ретуши. Е. Гарбуз……………………….. 56

Из истории села Чистюнька Топчихинского района (1749-1970 годы). А.П. Криволапов  

ГЛАВА 3. ТОПЧИХИНСКИЙ РАЙОН В ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Зиминское восстание. В.Я. Мирошниченко…….. 77

Тайны водонапорной башни. Т.В. Валькова…… 83

Топчихинский район  в период коллективизации. Т.В. Валькова………………………………………………. 87

Политические репрессии в Топчихинском районе (1919-1941 гг.). С.В. Поздин…………………………. 93

Из истории Чистюньского лагеря НКВД. С. Забора……………………………………………………. 103

Чистюньский лагерь в судьбах и лицах. С.В. Поздин………………………………………………… 121

Из истории депортации калмыков в Топчихинский район (1944-1956 гг.). В. Изосимова …………………………………………….. 142

Топчихинский район в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). А.В. Шипулин…………………………………………….. 150

Топчихинцы на фронтах Великой Отечественной войны. А.В. Шипулин…………………………………………….. 165

Секретари комсомольской организации Володарской школы. М. Долгова, А.Т. Плотникова ……………………… 170

История становления и развития хозяйственной деятельности ОАО «Племрепродуктор «Чистюньский».

А.В. Фоменко, СА. Чуракова……………………….. 174

Этапы становления и особенности управления ОАО «Племрепродуктор «Чистюньский». В. Дмитриев, СА. Прокошкина …………………… 182

ГЛАВА 4. ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В ТОПЧИХИНСКОМ РАЙОНЕ.

Историко-демографический портрет Топчихинского района Алтайского края с 1989 по 2002 годы. И. Горланова, Т.Н. Иванова ………………. 187

Развитие демографических процессов в поселке Ключи Топчихинского района Алтайского края в конце XX — начале XXI века.

Е. Киршина, Т.В. Новоселова …………………….. 203

ГЛАВА 5. КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ РАЙОНА

Обряд вызывания дождя в селе Красноярка Топчихинского района.И. Кудинова……………. 219

Вышивка из бабушкиного сундука. А. Лагода, СВ. Драничникова …………………….. 229

Особенности оконной резьбы сел Топчихинского района. Е. Федорченко ….. 235

Культурное наследие старожилов и переселенцев с. Песчаное. Е. Романова, Л.Н. Писанская………………………. 242

Утраченные традиции по выращиванию и обработке конопли. К. Фатеева, Т.В. Валькова ………………………….. 248

История храма в селе Парфенове Е. Мазница, Н.А. Рибзам ……………………………. 251

Местоположение и внутреннее убранство здания Михайловской церкви в селе Колпаково. А. Татьянкина, С.А. Прокошкина………………… 254

Топонимия с. Володарка. Р. Шикин …………….. 260

Поэты поселка Кировского. Р. Кокашвили, Н.С Краскова

 

ОБ АВТОРАХ

Архипова Анастасия — ученица 8-го класса МОУ «Ключевская средняя об­щеобразовательная школа»;

Валькова Татьяна Васильевна — учитель истории МОУ «Топчихинская сред­няя общеобразовательная школа № 2»;

Гарбуз Евгений — ученик 9-го класса МОУ «Ключевская средняя общеобра­зовательная школа»;

Горланова Ирина — ученица 11-го класса МОУ «Топчихинская средняя об­щеобразовательная школа № 2»;

Дмитриев Владислав — ученик 10-го класса МОУ «Победимекая средняя общеобразовательная школа»;

Долгова Марина — ученица 11-го класса МОУ «Володарская средняя обще­образовательная школа»;

Драничникова Светлана Васильевна — учитель начальных классов МОУ «Красноярская средняя общеобразовательная школа», руководитель группы «Поиск»;

Забора Светлана — ученица 10-го класса МОУ «Ключевская средняя обще­образовательная школа»;

Иванова Татьяна Николаевна — директор Топчихинского районного крае­ведческого музея;

Изосимова Валентина — ученица 10-го класса МОУ «Ключевская средняя общеобразовательная школа»;

Киршина Елена — ученица 9-го класса МОУ «Ключевская средняя общеоб­разовательная школа»;

Кокашвили Руслан — ученик 10-го класса МОУ «Кировская средняя общеоб­разовательная школа»;

Краскова Наталья Сергеевна — учитель русского языка и литературы МОУ «Кировская средняя общеобразовательная школа»;

Криволапова Анна Прокопьевна — жительница с. Чистюнька;

Кудинова Ирина — ученица 10-го класса МОУ «Ключевская средняя обще­образовательная школа»;

Лагода Анна — ученица 3-го класса МОУ «Красноярская средняя общеоб­разовательная школа»;

Мазница Елена — ученица 9-го класса МОУ «Парфеновская средняя обще­образовательная школа»;

Мирошниченко Валерий Яковлевич-учитель истории МОУ «Топчихинская средняя общеобразовательная школа № 1 им. Героя России Дм. Ерофеева»;

Новоселова Татьяна Викторовна — учитель географии МОУ «Ключевская средняя общеобразовательная школа»;

Писанская Людмила Николаевна — заместитель директора по воспитатель­ной работе МОУ «Песчановская средняя общеобразовательная школа»;

Плотникова Антонина Тимофеевна — учитель русского языка и литературы МОУ «Володарская средняя общеобразовательная школа»;

Поздин Сергей Витальевич — учитель истории МОУ «Ключевская средняя общеобразовательная школа»;

Рибзам Надежда Александровна — заместитель директора по воспитатель­ной работе МОУ «Парфеновская средняя общеобразовательная школа»;

Романова Евгения — ученица 10-го класса МОУ «Песчановская средняя образовательная школа»;

Фатеева Каролина — ученица 10-го класса МОУ «Топчихинская средняя об­щеобразовательная школа № 2»;

Федорченко Екатерина — ученица 9-го класса МОУ «Ключевская средняя общеобразовательная школа»;

Фоменко Алена — ученица 9-го класса МОУ «Победимская средняя общеоб­разовательная школа»;

Чуракова (Прокошкина) Светлана Александровна — учитель истории МОУ щеобразовательная школа»;

Семенова (Карпешина) Оксана Николаевна — студентка исторического фа­культета БГПУ;

Сивельгаев Василий — ученик 10-го класса МОУ «Ключевская средняя обще­образовательная школа»;

Татьянкина Анна — ученица 8-го класса МОУ «Победимская средняя школа»;

Усачева Анна — ученица 11-го класса МОУ «Белояровская средняя «Победимская средняя общеобразовательная школа»;

Шикин Роман — ученик 11-го класса МОУ «Володарская средняя общеоб­разовательная школа»;

Шипулин Александр — студент исторического факультета БГПУ.

Фотографии: из фондов районного краеведческого музея, школьных му­зейных комнат и из личного архива Л. М. Степанищевой

 

ИЗ  ИСТОРИИ СЕЛА ЧИСТЮНЬКА  ТОПЧИХИНСКОГО РАЙОНА

(1749-1970 ГОДЫ)

(печатается в сокращении)

А.П. Криволапова

Многие села нашего района основаны в конце XVII, начале и середине XVIII веков, в основном в то время, когда в 1747 году по Указу Императри­цы Елизаветы Петровны все рудники и заводы на Алтае были переданы в собственность Кабинета Ее Императорского величества. Одним из старей­ших сел района является село Чистюнька. Оно основано на реке Алей в 1749 году крестьянином Данилом Михалевым. В 1763 году в нем прожива­ло 42 человека мужского пола.

Особенно быстро началось заселение Алтайского округа после издания Императором специального Указа от 30 июля 1865 года, в соответствии с которым крестьянам из европейской части России разрешалось сво­бодное переселение в Сибирь. Несмотря на то, что положение крестьян-переселенцев на Алтае было тяжелым, сюда потянулись все, кто искал лучшей доли, все, кто хотел заниматься сельским хозяйством, так как свободных земель на Алтае было в избытке. Большинство переселенцев в первые годы оказывались в очень сложном положении, потому что не имели средств для освоения новых земель. Многие из них вынуждены были пойти в батраки к зажиточным старожилам. Кроме того, зажиточное местное население не всегда охотно принимало новых членов в общину и наделяло их землей. Чтобы быть причисленным к общине и получить зем­лю, переселенец должен был уплатить за приемный договор от 50 до 150 рублей с мужской души. Но редко кто имел такую возможность. Поэтому прибывшие в Сибирь крестьяне довольно долго оставались без земли и вынуждены были работать в общине батраками у зажиточных крестьян.

К примеру, в селе Чистюнька за период с 1861 по 1891 годы переселен­цу, чтобы быть причисленным к общине, приходилось работать батраком у старожилов около восьми лет. После 3-5 лет при помощи старожила пере­селенец обзаводился своим жильем, а через 6 лет — пахотными орудия­ми и тягловой силой, и только через 7-8 лет он становился равноправным членом общины. Однако и после получения приемного договора пере­селенцы, став равноправными общинниками, значительно отличались от старожилов в имущественном отношении. В Чистюньке в 1901 году при­ходилось на двор старожила 6,6 голов лошадей, переселенца — 1,5; овец, соответственно — 8,8 и 1,1; площади посева (десятин) на двор старожила — 9, переселенца — 3,6. Поэтому многие переселенцы при обработке земли вы­нуждены были нанимать тягловую силу у зажиточных общинников или за­ниматься промыслом. Только в мае 1899 года Указом Его Императорского Величества устанавливается порядок и сроки землеустройства алтайских крестьян, в соответствии с которым были установлены нормы наделов: по 15 десятин на каждую мужскую душу. Но крестьяне должны были выпла­тить за землю очень высокий выкуп (11 рублей) за десятину, в то время как фактическая цена десятины на Алтае составляла всего 1 рубль. Наделение крестьян землей проводилось очень медленно. Не каждый имел возмож­ность приобрести участок земли — не хватало средств, особенно у недавно переселившихся крестьян. Это приводило к быстрому имущественному расслоению в алтайской деревне, что вызывало недовольство крестьян, способствовало росту социальной напряженности в деревне.

Недовольство постепенно перерастало в открытые выступления кре­стьян. Их ускорил так называемый лесной вопрос. Дело в том, что крестья­нам запрещалось рубить лес для строительства жилья как в заобском, так и в ленточных борах. Это понуждало крестьян к самовольным порубкам леса, которые заканчивались стычками с лесной охраной. Так, в октябре 1905 года крестьяне сел Черемновское, Сарайское, Шиловское, Фунтики, Песчаное выступили против существующего порядка пользования землей .и лесными богатствами. Произошли открытые столкновения крестьян с представителями власти и лесной охраной.

Однако при всех трудностях и рисках переселение крестьян в Сибирь из европейской части России продолжалось. Старейшие села Топчихинского района, такие как Зимино, Хабазино, Фунтики, превратились в на­селенные пункты с населением от 1000 до 5000 человек. В крупное село волостного значения превратилась и Чистюнька. Удобно расположенная на Змеиногорском тракте, она привлекала внимание не только крестьян-переселенцев, ни и купцов, промышленников и просто предприимчивых людей. Чистюнька стала местом проведения регулярных ярмарок.

В селе появились добротные купеческие особняки, торговые и питей­ные заведения. В 1896 году открылся первый на Алтае маслозавод. Среди купеческой элиты села можно назвать богатого купца Меркульева Алек­сандра Андреевича, торговавшего различными товарами и вином. Кроме того, он вел торговлю пшеницей, имея обширные посевные площади, а также разводил скот. Его поместье располагалось на месте современного филиала промбыткомбината. Все близлежащие постройки принадлежали ему. Жил он с женой в двухэтажном добротном деревянном особняке. Детей у них не было. Его сестра, будучи замужем за чистюньским купцом Вертковым, овдовела и осталась одна с пятью малыми детьми. Александр Андреевич взял сестру с детьми к себе в дом. Сестра вскоре умерла. Но Меркульев не бросил племянников, всем помог получить образование, а старшего,  Перфилия, сразу усыновил. Так Вертков Перфилий Перфильевич становится Меркульевым Перфилием Александровичем, наследником бо­гатого имения Меркульевых.

У приемного сына дела пошли лучше, чем у Меркульева старшего. Кроме полученного образования природа наделила Перфилия незауряд­ным умом. Сообразив, что можно обуздать реку Алей и использовать его стремительный бег для своей и общей выгоды, он сразу строит на реке во­дяную мельницу (бывший выселок «Бедняк»). Строительство потребовало больших затрат, но зато потом владелец ее получал стабильную большую прибыль, поскольку мельница обслуживала все близлежащие села, такие как Усть-Пристань, Калманка, Алейск, Брусенцево, Кубанка и все населен­ные пункты современного Топчихинского района. Для работы мельницы не надо было никаких затрат, все делала вода. В 1879 году Перфилий Алек­сандрович заканчивает начатое еще отцом строительство двухэтажного кирпичного дома. Растет капитал молодого преуспевающего купца.

Однако наследника у него, как и у Александра Андреевича, нет. В селе найти грамотного, хозяйственного человека себе в управляющие, а затем, возможно, и в наследники не удалось. Друзья помогли ему найти в Барнау­ле тринадцатилетнего паренька. По словам хозяина, он был «башковитым малым». Сначала Меркульев ставит мальчика помощником приказчика, а потом и приказчиком.

¹ Исключительно хорошо идут дела у молодого приказчика. Покупателей ; не обижает, обходительный, умеет зазвать в лавку, вежливо предлагает товар, а при любом удобном случае может обсчитать любого в свою поль­зу. Нравится Меркульеву молодой делец Н.С. Несмелов. Метит он его себе в управляющие. Растет имение Меркульевых, и такой предприимчивый управляющий ой как необходим.

Свой деревянный двухэтажный дом хозяин отдал сельскому обществу под больницу. Сам с женой Агнией Васильевной (купеческой дочерью из Томска) переселился в новый каменный особняк (в настоящее время это здание чистюньской больницы). Наверху гостиная, покои барыни и ее мужа, внизу кухня, прислуга. Рядом дома: черная кухня, где питались ра­ботники (а их стало гораздо больше, чем у старого хозяина), здесь живут приказчики, работники. Рядом с сохранившимся, теперь уже стареньким, покосившимся от времени домиком с северо-восточной стороны нынеш­него здания больницы, были расположены большие амбары и различные постройки.

Дом, в котором сейчас проживает главный врач больницы, тоже при­надлежал купцу Меркульеву. Все это огромное имение охранялось поро­дистыми псами, сидящими на цепи. Работало в усадьбе более тридцати работников, а в летнее время и того больше. На хозяев работники не жало­вались. Сам Перфилий, а особо жена его Агния Васильевна, очень образо­ванная женщина, их не обижали.

Наниматься к Меркульевым шли охотнее, чем к другим. Говорили: «Харч хороший, кормят как на убой, да и с оплатой не скупятся». А что нужно было еще бедному крестьянину в те годы? Сохранился рассказ о том, что нанялась как-то к ним в доярки еще молодой девушкой некая Настенька, да так и прожила свой долгий век в их доме. Она была старше своего хо­зяина. Но он всегда вежливо обращался к ней за всяким советом в отноше­нии скота. Говорил: «Настенька, пойдем со мной, посоветуй, каких коров или бычка оставить на племя, а каких на забой». Настенька в хозяевах души не чаяла. Особенно барыней была довольна. Все хорошо шло у Меркульева, одна беда к водочке Перфилий Александрович пристрастился. Хозяйка сдерживала его как могла. Однажды она уехала в Томск к родным в го­сти, а слуги не смели ничего возразить хозяину, который сильно запил. В результате чрезмерного употребления алкоголя он умер. Вызвали Агнию Васильевну из Томска, состоялись похороны. Все село хоронило знатного и уважаемого купца. После смерти Перфилия Меркульева хозяйкой име­ния стала Агния Васильевна, а управляющим Н.С. Несмелов. Он уже не­молод был, а по-прежнему холост. Ходили слухи, якобы Агния Васильевна боялась, что братья Перфилия Александровича отнимут наследство мужа, поэтому замуж официально не выходила, а тайно обвенчалась в церкви соседнего села с управляющим имением Н.С. Несмеловым.

Другим не менее богатым и знатным купцом в Чистюньке был родной брат Перфилия  Меркульева  Александр  Перфильевич  Вертков. Он имел паровую мельницу и кожевенный завод. Однако непросто сложилась его судьба. Имея ненадежных приказчиков, он разорился. Имущество его было конфисковано, а сам он был приговорен к трем годам тюремного за­ключения. Отбывал наказание здесь же, на Алтае, в рубцовской тюрьме. Здесь же, в тюрьме, накануне революции он и умер.

Старожилы утверждают, что в Барнауле, Чистюньке и некоторых других селах были открыты магазины московского купца Кутузова.

Неизвестно откуда в конце XIX века приехал в Чистюньку некий делец из Санкт-Петербурга Сэров. Здесь он открыл промышленную маслобой­ню, превратившуюся в 1896 году в первый на Алтае маслозавод. Примеру Сарова вскоре последовали купцы Меркульев и Вертков. Молоко закупа­ли как в самой Чистюньке, так и в окрестных селах, так что маслобойни всегда были загружены до предела, а масло продавали как в европейскую часть России, так и за границу. Алтайское масло очень ценилось в Евро­пе. Сама маслобойня представляла из себя простейшее приспособление в виде большой дубовой бочки, насаженной на металлическую ось, закре­пленную на прочном постаменте. С одной стороны крышка бочки закре­плялась металлическими винтами. В крышку был вмонтирован стеклянный глазок, чтобы наблюдать за процессом сбивания масла. По бокам бочки были приделаны две массивные ручки, за которые вращали бочку вокруг своей оси. Тяжел был труд на маслобойне. Весь день и всю ночь молодые здоровые парни в поте лица крутили эту увесистую бочку без остановки. Чтобы работники не ели сливки, хозяин шел на некоторую хитрость. Уго­стит он вновь нанятого работника вдоволь теплыми сливками, а того так с них пронесет, что он потом на всю жизнь на сливки смотреть не может (из воспоминаний Д.А. Григорьева). Получали работники за свой труд по 50 -60 рублей в год. Позже у Сарова купил маслобойню тоже приезжий купец Кяхта. Кроме маслобойни Кяхта имел в Чистюньке магазин с «красным то­варом» (так называли ситец и другие ткани). Торговал Кяхта и различным сельскохозяйственным инвентарем, косилками, сеялками, молотилками.

Кроме названных выше, имели свое дело в Чистюньке купец Гололобов Анисим, он держал магазин и пимокатный цех. Купец Кастюлин Филипп Андреевич тоже держал в Чистюньке пимокатный цех, магазин и две шерстобитки. Магазины с разным мелким товаром имели Краснов Абрам и Кветкин. Таким образом, в конце XIX — начале XX века Чистюнька превраща­ется не только в крупное село, волостной центр на Змеиногорском тракте, но и в населенный пункт, где уверенно развиваются новые для российской деревни капиталистические отношения. К этому времени в Чистюньке имелось уже три маслобойни, кожевенный завод, два пимокатных цеха, две шерстобитки, водяная и паровая мельницы и не менее восьми магази­нов с богатым выбором товара. Поскольку село располагалось на крупном тракте, где проводились регулярные ярмарки, имелись так же трактиры и иные заведения, предоставлявшие путникам и торговцам кров и пропита­ние.

Несмотря на такие преобразования, происходившие в селе, большая часть населения все же была неграмотна. Труд крестьянина по-прежнему оставался крайне тяжелым и в большей степени ручным. С темна  дотемна трудились они в поте лица на своем поле. Не знал крестьянин ни отдыха, ни выходных. Немного расслабиться мог он только в годовые празднич­ные дни, на Пасху, Масленицу, Рождество да Крещение. Собираются тогда мужики большими группами по домам, в карты играют, самогон да брагу пьют, табак курят, так, что дым коромыслом. У парней же излюбленным развлечением были побоища. Село Чистюнька делилось раньше как бы на несколько частей. Центральная часть деревни — верховские, заречная часть — низовские,  залоговская часть — хохлатчина. Все они враждовали между собой. Откуда пошла эта вражда — неизвестно. Но чаще всего конфликты возникали из-за невест. Драку в основном начинала молодежь, а потом к ней присоединялись подвыпившие мужики, и перерастало все в настоя­щее побоище. Заканчивалось оно нередко весьма плачевно. Потерпевших уносили на потниках и дерюгах.

Однако не только побоищами заполняли свои праздничные дни чистюньцы. Так, в январские морозные дни на реке Алей по традиции, стро­или «Иордань». Это сооружение изо льда в виде крепости с красивыми узорчатыми стенами, с расписными воротами. Строил ее умелец Федор Дубинин по прозвищу «простокиша». Делал он работу бесплатно, но ему разрешалось проехать по селу для сбора подарков, кто чем угостит. По­сле праздничной службы священник Чистюньской церкви в окружении верующих шел крестным ходом к «Иордани», где торжественно прово­дил водосвятие: освящал воду, опустив туда большой серебряный кресте распятием. Такая вода считалась святой. После водосвятия из сельчан вы­бирался старейшина, как правило, весельчак и балагур, который должен был охранять ворота «Иордани» от напора толпы, желающей окунуться в освященную воду. По окончании водосвятия и купания всех желающих ста­рейшиной проводилась игра по взятию ледяной крепости. На масленицу устраивались катания на лошадях, запряженных в тройки,  катания на санках и лотках со снежной горы, устраивались различные игры. В пасхальные дни с куличами шли в церковь, а потом на сельское кладбище поклониться своим предкам. Между современными сельским клубом и средней школой располагалась одна из красивейших в районе церковь. На престольный праздник в Чистюньку съезжались крестьяне из соседних деревень, устраивались праздничная ярмарка, игры, конкурсы, состязания. В праздничные дни в деревне особенно виден был контраст между роскошью и нищетой. Купцы и зажиточные крестьяне раскатыва­лись в пышных каретах, на выхоленных лошадях, хвастаясь новыми наря­дами, в то же время на праздники в село собиралось огромное множество нищих людей, просящих подаяние Христа ради, оборванных и уставших, как живущих в Чистюньке и окрестных селах, так и проходивших по Змеиногорскому тракту.

В Чистюньке,как и во всей российской деревне шло медленное и очень болезненное расслоение на зажиточные, преуспевающие и бедняцкие хо­зяйства. 17 января 1918 года Алтайский губернский съезд Советов рабочих и крестьянских депутатов констатировал установление власти Советов на территории Алтая и вынес решение о роспуске всех учреждений, не при­знающих новую власть. Однако уже летом того же года при поддержке восставшего чехословацкого корпуса власть большевиков в Сибири была свергнута. Непросто складывались отношения у новой буржуазной власти с алтайским крестьянством, игнорировавшим указы и распоряжения о на­логах и службе в армии. Дезертирство и уклонение от призыва в белую армию стали обычным явлением.

С целью принуждения крестьян к повиновению по сибирским селам от­правлялись карательные отряды. Осенью 1918 года в районе села Зими­не Чистюньской волости свирепствовал карательный отряд прапорщика Абрамова. За короткий срок в селах Зимино, Чистюнька, Усть-Алейка он изъял у крестьян в виде повинностей, за долги, в качестве наказания около сотни подвод разного крестьянского имущества и отправил в Барнаул.

Действия карателей лишь усугубляли и так напряженную обстановку в сибирской деревне. На третьем подпольном районном съезде в Алейске 10 июля 1919 года крестьяне приняли решение о вооруженном восстании против власти генерала Колчака. Выступление было намечено на 7 августа 1919 года, когда части Красной Армии начнут наступление на Урале и, взяв Челябинск, вступят на территорию Сибири. Но зверская расправа карате­лей Абрамова над жителями села Зимино ускорила начало открытого кре­стьянского восстания против власти генерала Колчака. В ночь на 2 августа, собравшись в полевой риге около села Солоновка, крестьяне разработали план восстания. Утром того же дня восстание вспыхнуло в селе Зимино. На митинге, с крыльца дома сельского старосты один из организаторов вы­ступления Ф.И. Архипов, произносит взволнованную речь, призывая всех, от мала до велика на борьбу с проклятой колчаковщиной. Следующим на крыльцо поднялся Павел Чаузов, который призвал очистить от колчаковских войск волостной центр Чистюньку. После митинга отряд восставших зиминцев боевой колонной двинулся на Чистюньку. Партизаны с ходу за­хватили здание волостного правления, почту, милицию, освободили аре­стованных. Так, 2 августа 1919 года к шести часам вечера вся Чистюнька была освобождена повстанцами. В восемь часов вечера того же дня со­стоялось заседание восставших крестьян, на котором присутствовали П.К. Чаузов, К.Н. Брусенцев, В.К. Жогов, Ф.И. Архипов, И.И. Васюков, И.И. Царев, В.Е. Семенихин, Хохлов, Нагайцев и другие. На повестке дня стояли сле­дующие вопросы:

Организация власти. Углубление и расширение восстания

Вечером 2 августа из Барнаула для подавления восстания в Чистюньку и Зимино был направлен сборный отряд особого назначения численностью 50 человек, которым командовал подпоручик Барский. Утром 3 августа от­ряд подошел к Чистюньке, но, встреченный огнем повстанцев, вынужден был отойти на станцию Топчиха. На другой день Барский уже с отрядом в 60 человек карателей и чехов с двумя пулеметами снова делает попытку захватить Чистюньку. Однако после двухчасового боя колчаковцы вновь вынуждены были отойти. В конце концов, не добившись результата, отряд Барского 7 августа погрузился в Топчихе в эшелон и возвратился в Барнаул.

Своему начальству Барский докладывал, преувеличивая силы восстав­ших. «В Чистюньке красных около трех тысяч, все они были верхами». На самом деле зиминцы и чистюньцы были очень слабо вооружены. Восста­ние начали с девятью винтовками, в кузнице наскоро ковались пики. По­бедили же повстанцы за счет стойкости духа, отваги и мужества. Много погибло в Чистюньке мужчин. Так, отважно сражались и погибли от вра­жеских пуль один из организаторов восстания Ивашин, повстанцы Хоркин Егор, Наумов Вениамин, Храмцов Михаил, Наумов Андрей, Баженов Наум, Ишенин Яков, Шаршов Петр, Еськов, Салыгин Филипп, Манойлов Андрей, Козицин Александр, Ровкин и другие. В центре села, в колхозном сквере, установлен памятник погибшим партизанам. Туда же были перезахороне­ны некоторые из погибших партизан. До шестидесятых годов продолжали жить и трудиться в родной Чистюньке партизаны Анищенко Яков Василье­вич и Михалев Петр Корнилович. Примеру зиминцев и чистюньцев после­довали и в других селах от Барнаула до Алейска. Вскоре пламя восстания заполыхало по всему степному Алтаю. В разгар восстания 13 августа 1919 года в Чистюньке собрался съезд представителей 36-и восставших селений Барнаульского и Бийского уездов, провозгласивший восстановление на Алтае советской власти. Председательствовал на съезде старейший боль­шевик Г.С. Ивкин. Съезд заслушал и одобрил отчетный доклад Главного штаба восстания, разработал и утвердил специальные инструкции по ор­ганизации советской власти на местах, постановил немедленно распустить земские органы власти там, где они имелись. В государственном архиве хранится документ, свидетельствующий о том, что 4 августа 1919 года восставшие крестьяне Чистюньки и Зимино предложили управляющему Несмелову Н.С. внести на дело революции огромную по тем временам сумму в 55 тысяч рублей. Николай Семенович безоговорочно выполнил требования партизан. И это повторялось не один раз в те первые трудные годы Советской власти. Управляющий каждый раз вносил требуемую сум­му. Осенью 1919 года в Чистюньке прошли массовые конфискации имуще­ства сельской буржуазии.

Усадьба и все имущество Меркульевых и Несмеловых было национали­зировано. В деревянном большом двухэтажном здании продолжала раз­мещаться сельская больница. В кирпичном особняке Меркульевых, на вто­ром этаже, разместился райком партии Чистюньского района, на первом — милиция. В одноэтажной деревянной пристройке, на месте которой сейчас кирпичная пристройка (амбулатория) разместился районный народный суд. Сама хозяйка, А.В. Меркульева и Н.С. Несмелов выехали на житель­ство в Барнаул, где у Агнии Васильевны имелся свой дом. В нем и прожи­ла купчиха Меркульева с сестрой Несмелова до 40-х годов. Дальнейшая судьба этого купеческого рода неизвестна. Советская власть конфисковала имущество не только у Меркульевых. Без магазинов, усадеб и мастерских остались и другие представители сельской чистюньской буржуазии. Так, в доме зажиточного торговца Хабазина разместился районный комитет Рос­сийского Союза Молодежи.

В 1924 году Чистюнька становится районным центром. В октябре того же года был избран состав райисполкома. Первым его председателем стал Г.И. Хохлов. Так впервые был выделен Чистюньский район. 10 февраля 1920 года была создана Чистюньская партийная ячейка ВКП(б). Ее волост­ным организатором стал Манжуленко. В 1922-1923 годах она насчитывала уже 22 члена партии и 5 кандидатов. Организатором и первым секретарем РКСМ в Чистюньке был Я.М. Блинов, а первыми комсомольцами — Токарев Дмитрий, Нечипуренко Семен, Гладунов Петр, Красноженова (в замуже­стве Гладунова) Мария, Шипулина Тоня, Нятин Иван, Клопов Алексей, Бу­тузов Семен, Шаршов Василий, Старкова Екатерина. Они стали организато­рами новой жизни в родном селе. Непросто шло утверждение советской власти в сибирском селе. Много коммунистов, комсомольцев и активистов погибло в первые годы советской власти от рук красных банд, и кулаков. В архиве хранится протокол заседания Чистюньской партийной ячейки от 6 февраля 1921 года о сборе средств семье погибшего коммуниста товарища Кордаш. И таких документов достаточно много. В начале двадцатых годов в районах стали образовываться коммуны. Уже в 1922 году в Чистюньский район прибыл первый трактор марки «Мальзак». Он был направлен в ком­муну «Повстанец» в знаменитое село Зимине А.В. Донских вспоминает, как они встречали этот первый трактор: «И детвора, и взрослые далеко за Чистюньку сопровождали «чудо», шумно двигающееся по дороге. В каж­дом доме только и разговоров было, что о тракторе».

Молодежь мечтала обуздать «железного коня», а старики не давали даже название произнести, называли трактор «нечистой силой». С каж­дым годом тракторов появлялось все больше и больше, правда, только заграничных марок. Несмотря на то, что молодая советская республика была очень бедна в первые годы своего существования, на закупку техники за рубежом отпускались огромные средства. Иначе нельзя было построить новую жизнь. Для работы на тракторах нужно было готовить кадры. В 1924 году в Барнауле, а затем в Бийске были организованы первые в губернии профтехшколы, где стали готовить трактористов и других специалистов для города и деревни. В этом же году на Алтае было образовано 597 новых сельскохозяйственных кооперативов, которые охватили 66770 крестьян­ских хозяйств. С каждым годом республика крепла, появлялось что-то но­вое, передовое. Везде и всюду, в городе и в деревне, в промышленности и сельском хозяйстве нужны были грамотные люди, а их не хватало. В 1925 году на VIII губернской конференции РКСМ было принято решение о созда­нии на Алтае школ крестьянской молодежи. Такая школа была открыта и в Чистюньке. Не успевала молодежь закончить обучение, как ее направляли на работу. М.С. Санин, выпускник Чистюньской ШКМ, вспоминает: «Сам я из Покровки. Нас обучали в Чистюньской школе Крестьянской молодежи. Учился я три года и, не успев сдать экзамены, с товарищами был направлен на работу в одно из хозяйств района на должность управделами. В 1934 году был переведен в Большереченский леспромхоз заведующим отде­лом кадров. В 1935 году был отозван на работу в НКВД, где и проработал до пенсии. Так было и с моими товарищами. Посылали нас туда, где мы были больше всего нужны».

Летом 1927 года в Чистюньку поступили три первых трактора марки «Фордзон» и «Интер малый» (в них было всего по 10-20 лошадиных сил). Технику передали в коммуны «Красный Балтиец» и «Чаячье», объединив­шиеся в одну коммуну «Красный Балтиец», и коммуну имени Ворошилова (село Ключи). Работали на них в Ключах тракторист Деревянко Иван, по­мощник Свечканов Иван, в Чаячьем — Гребенчук Максим Меркулович и Стародубов Дмитрий, в Красном Балтийце — Гладунов Федор и Челпанов Алексей. Осенью этого же года трактористы Деревянко И. и Стародубов Д., были направлены на курсы трактористов в город Барнаул. В этом же 1927 году первый трактор получила коммуна «Труд», за руль которого сел Семенов Петр Васильевич.

В своих воспоминаниях он рассказывает: «Пригнали в нашу коммуну этот трактор, окружили его со всех сторон мужики да бабы с ребятишками. Пригнали его двое мужчин, стали объяснять собравшимся, что это за ма­шина, показывать, как заводить ее, как заправлять, а потом и спрашивают, кто желает работать на нем. Тут я и насмелился. Посадил меня тракторист рядом с собой, едет сам, на ходу рассказывает да объясняет. До того мне все было интересно, что запомнил этот день на всю жизнь. Такая радость меня охватила. Поездили мы так с ним часа 3-4, правда, я тоже за рулем сидел, а он мне все подсказывал. Потом пожал мне руку, пожелал всего хорошего и уехал. Так я стал трактористом, только устройства трактора не знал и починить его в случае поломки, конечно, не мог. Первые трак­торы напоминали собой черепаху, низенькие такие, чуть приплюснутые, и казались очень широкими. Передвигались они на металлических коле­сах с крупными шипами. Заправлялись автоматически, то есть, резиновый шланг из бочки подавался в трактор, трактор работал, а горючее в бак по­ступало за счет разреженного воздуха. При такой заправке горючего ни капли не терялось. Оно в то время было на вес золота». Осенью 1927 года Семенов П.В. направляется на курсы трактористов в профтехшколу Барнау­ла, а уже в 1931 году приезжает в Чистюньку готовить для хозяйств района трактористов. Осенью того же 1931 года районный центр переводится на станцию Топчиха, в связи с тем, что Чистюнька расположена слишком да­леко от железной дороги. При строительстве железной дороги в 1914 году крестьяне Чистюньки не разрешили вести ее по своим землям и предложи­ли перенести железнодорожное полотно на неплодородные, заболочен­ные и солонцовые земли, в 20 километрах от Чистюньки. Железная дорога была построена в 1915 году, а вместе с ней в районе урочища Топки была построена станция, давшая начало селу Топчиха, центру современного Топчихинского района. Для строительства государственных учреждений в новом райцентре не хватало средств и материалов, поэтому было решено вывозить здания госучреждений, в основном кулацкие и купеческие особ­няки, из Чистюньки в Топчиху. Так для здания райкома КПСС и райиспол­кома была вывезена меркульевская мельница и деревянная пристройка к новому, кирпичному особняку Перфилия Александровича. Так постепенно Чистюнька стала терять былой лоск, хотя и в настоящее время продолжа­ет оставаться одним из крупнейших населенных пунктов Топчихинского района.

ТОПЧИХИНСКИЙ РАЙОН В ГОДЫ

СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

 

ЗИМИНСКОЕ ВОССТАНИЕ

В.Я. Мирошниченко

Яркую страницу в летопись Алтая и Сибири вписали жители многих сел нашего района во время вооруженной борьбы с колчаковцами. Особую роль в подъеме крестьянства против ненавистного режима сыграли жите­ли села Зимино. В большинстве исторических источников начало органи­зованной борьбы с Колчаком связывается с созданием в селе подпольной организации в ноябре 1918 года. Однако Карп Фатин, непосредственный участник тех событий, вспоминает: «После поражения красных под Алейском в селе появился красноармеец И.И. Ефимов, который поселился удо­чери В.Ф. Жогова. В беседах с крестьянами он так умело «защищал» белых и старый режим, что мужики начинали «крыть» его вместе с режимом, а он только хитро улыбался. Потом, после долгой беседы со стариком Жоговым, он попросил собрать мужиков «поболтать». Не зажигая огня, сидя на корточках, люди слушали Жогова, который рассказал о цели собрания. И.К. Хохлов сказал, что он готов к борьбе вместе с тремя сыновьями, братья Васюковы, жившие на хуторах, заявили, что лучшего места для того, чтобы в случае необходимости спрятать оружие и людей, чем их хутор, нет. Так было положено начало организации, руководителем которой был из­бран Ефимов. Несмотря на строжайшую конспирацию и жесткий отбор новых членов, слухи об организации распространились по округе. Холодной ноябрьской ночью к В.Ф. Жогову попросились переночевать двое мужчин. В беседе за чаем они пытались войти к нему в доверие, но старик упорно уходил от от­вета на прямые вопросы гостей. После того, как сын Жогова увидел в сенях спрятанные карабин и шашки и шепнул об этом отцу, тот понял, что перед ним дезертиры из колчаковской армии. Это были Чаузов и Корсекин. Одно­му из них, П. Чаузову, судьба отведет особое место в героической борьбе. Так у зиминцев появилась связь с легостаевской (володарской) органи­зацией, которой руководили бывший красноармеец Грачевский и фель­дшер Плавский, и большереченской, которой руководил Кузьмин. Вскоре через Краснолобово была налажена связь с Колпаково. В ноябре 1918 года Колчак объявил себя Верховным правителем. В это время в селе появил­ся Г.С. Ивкин, член партии большевиков с 1908 года, рабочий путиловец, который был вынужден бежать из села Локоть, где участвовал в создании первой коммуны. Но контрреволюционный переворот не дал осуществить­ся мечте. В Зимино Гавриил Семенович приехал потому, что здесь жил его брат- кузнец. Закаленный в борьбе с царизмом, большевик Ивкин по просьбе негра­мотного, в преклонных годах Жогова активно включается в работу органи­зации. Через несколько дней состоялось собрание, на котором присутствова­ло около 40 человек. Кроме зиминцев здесь были и представители других сел. С докладом о революции выступил Ивкин. Собрание длилось около 10 часов, с вечера до утра, при тусклом свете фитиля. Закончилось оно выбо­рами бюро для создания боевых пятерок и организации сельских подполь­ных ячеек. В состав организационного бюро вошли Г.С. Ивкин, В. Жогов, В.Е. Кузьмин, И.И. Трофимов, Н.Я. Белов, И.И. Царев, П. Чаузов. Возглавил бюро Г.С. Ивкин. Уже в декабре 1918 года было проведено районное со­брание, на котором кроме зиминцев присутствовало до 30 делегатов от партийных ячеек, созданных в окружающих Зимино селах. Организация специальной агитгруппы привела к значительному расширению зоны влияния зиминской организации. В январе-феврале в Зимино, в марте в с. Панюшово (Алейский район) в связи с ростом числа сельских подполь­ных ячеек бюро было расширено до 15 человек, созданы секции: военная, чрезвычайная и другие. Колчаковцы в ответ на рост активности населения ответили ростом ре­прессий — реквизировали скот и имущество, за недонесение о дезертирах и другие провинности ввели порку правых и неправых. Зиминская организация принимает решение о создании вооруженных отрядов. Были организованы 3 отряда — в с. Легостаево, с. Боровском и в Зимино (возглавил Чаузов). Осложняло работу зиминской и вновь созданной Боровской (Захаров) организаций то, что, несмотря на неоднократные попытки, не удавалось установить связь с уездной организацией. На новый организационный и агитационный уровень перешла деятельность зиминцев после того, как Кузьмину удалось связаться в Барнауле с партийной пятеркой, возглавляе­мой Кельманом. Он и осуществлял связь с зиминцами. Позднее удалось наладить четкую связь с организациями Бийского, Славгородского и Ка­менского уездов. Поскольку работа в доме Жогова стала опасной из-за многочисленности бывавших там ежедневно людей, Ивкин принимает решение об открытии молоканного завода. Это усилило конспирацию и одновременно послужи­ло активизации деятельности. Так, в ночь на первое мая 1919 года в Лего­стаево вывешены красные флаги, по поводу чего власти даже вызвали из Чистюньки усиленный наряд милиции. В Солоновском поселке близ Зими­но сконцентрировался красный отряд, насчитывавший более 50 человек. Колчак объявил мобилизацию мужчин от 1900 года рождения. Цен­тральное  бюро  обратилось  с  воззванием  к  крестьянам   не  отдавать сыновей в белую армию, а направлять их в партизанские отряды. В с. Легостаево на пароходную пристань съехались крестьяне с сыновьями-призывниками. В это время, по воспоминаниям Карпа Фатина, «Из-за близстоящего дома показались два молодых парня, которые шли к при­стани, наигрывая на гармони, направляясь к огромной толпе новобран­цев, ожидающих отправки. Среди ожидавших был старик Чаузов со своим младшим сыном-призывником, которого он привел сам, чтобы показать начальству, что он стоит за власть и что старший сын Павел — вожак дезер­тиров — ему не подчиняется, и отец за него не отвечает. Парни подходят к толпе, которая узнала их. Это был Павел Чаузов со своим товарищем Ка-магаевым. Старик Чаузов (так было условлено) бросился на колени перед сельским старостой с мольбой взять его сына-дезертира и тем избавить его, старика, от мук, которые он терпит «напрасно» за своего сына. Старо­ста побежал за милицией. Прибежали два милиционера, но брать Чаузова боялись. Павел взобрался на кучу мешков и обратился к призывникам не служить у Колчака, а, получив оружие, бежать к ним, дезертирам.

… Из-за крутого берега Оби показался пароход. Милиционеры все-таки подбежали к дезертирам.

• Кто вы?
• Мы красные генералы, производим мобилизацию для своей армии.
• Ваши документы?
• Нас и без документов знают все.
• Руки вверх!

Чаузов выхватил наган, нажал на спуск — осечка, и на Павла навалились два милиционера и староста.

— Братишки, выручайте!

Его товарищ с поднятой шашкой бросился к милиционерам, староста волчком откатился в сторону. Камагаев опустил шашку плашмя на спину милиционера, тот бросился бежать. Павел сбросил с себя второго мили­ционера и двумя выстрелами убил его.

… Пароход причалил к пристани, набитой новобранцами. Но увидев, что происходит на берегу, отчалил в сторону Барнаула. На следующее утро из Чистюньки в Легостаево двинулся усиленный отряд белой милиции. Село оцепили. К пристани пристали два парохода. Это поручик Степанищев при­вел из Барнаула карательный отряд. Прикладами погнали к сборне мужи­ков. Сюда же согнали новобранцев.

• Кто знает, где дезертиры? — спросил подпоручик. Молчание.
• Кто из вашего села состоит в бандитской организации? Тишина.

Началась порка. Били без разбора, а на вечер собрали всех, кто рань­ше служил у большевиков, и опять порка, крики, стоны. Полунагая, вся в крови, ползет учительница Виноградова, а четыре молодца по оче­реди опускают на ее тело нагайки. В тот день расстреляли советского активиста Пугина, Белозерова и Неломаева, Городова и Орлова. Куча­ми лежали изуродованные трупы крестьян, к которым боялись подойти родные. На 20 июля было намечено созвать очередное собрание зиминской ор­ганизации. Оно состоялось на станции Алейская. Представитель Губкома РКП(б) ориентировал присутствующих, что восстание должно начаться, когда Красная армия займет Челябинск. Учитывая рост недовольства широких масс колчаковщиной и четко на­лаженные связи с другими организациями, день восстания назначили на 7 августа. Но жизнь внесла поправки в планы зиминских большевиков. Вос­стание началось раньше назначенного срока. Колчаковцам точно было известно, где находятся штаб и военный отряд зиминцев, и из Барнаула для их уничтожения был направлен карательный отряд, руководимый прапорщиком Абрамовым. Членам штаба по под­дельным документам (изготовил учитель Архипов) удалось уйти из Зимино и укрыться в Солоновке. А в Зимино начались аресты, избиение ни в чем не повинных людей. Плетьми и шомполами избивали женщин, стариков и подростков. Зверства карателей не устрашили зиминцев. Они только вызвали у кре­стьян неукротимое желание свергнуть ненавистный режим. И уже на следующий день, 2 августа, 30 всадников, вооруженных винтовками, во главе с Брусенцовым, Чаузовым, Жоговым, в 10 часов утра ворвались в Зимино. Они ехали строем, впереди реяло Красное знамя. К отряду при­соединилось более сотни крестьян, вооруженных тем, что оказалось под рукой, — вилами, топорами, а некоторые и дробовиками. Отряд карателей накануне вечером ушел в Чистюньку, предупрежденный священником Альферьевым.

Конный отряд немедленно помчался в Чистюньку. Архипов перед этим разбил отряд на три группы. Каждая из них должна была решать свою за­дачу:

1-я (ком. Ефимов) — разгром белой милиции;

2-я (ком. Чаузов) — захват почтово-телеграфного отделения;

3-я (ком. Корсекин) — отправить волостное правление в тюрьму.

2 августа III окружной съезд, который проходил на одной из заимок близ ст. Алейская, узнав о событиях в Зимино, решил прервать работу, разъе­хаться по местам и возглавить начавшееся восстание.

Из воспоминаний К. Фатина: «На съезде было предоставлено слово Пе­кину. Во время доклада прибыли гонцы из Зимино. Ивкин вышел и через 5 минут вернулся. По его щекам текли крупные слезы: «Прошу встать» — он протянул секретарю пакет. Тот начал читать: «Известив № 1 — главный ре­волюционный штаб Красной армии Алтайского края с. Зимино, 2 августа 1919 года. Часть смелых в количестве 30 человек при 9 винтовках во главе с Брусенцовым, Чаузовым, Жоговым в 10 часов влетели в с. Зимино и подняли Красное знамя. На их зов сочувствующее население откликнулось охот­но и не более чем через полчаса зиминцы летели на конях в с. Чистюнька в порядочном количестве… Погибло двое храбрых… Вечная память героям, их не забудет народ!» (орфография сохранена).

Сразу после закрытия съезда делегаты разъехались по селам выполнять директиву «немедленно вернуться и поднять восстание».

2-го же августа в 8 часов вечера в Зимино состоялось собрание подполь­ных организаций, на котором был создан главный штаб Алтайского округа. В президиум штаба вошли Архипов, Ивкин, Царев, в военный отдел штаба
— Архипов, Царев, Семенихин, в следственную комиссию — Ивкин, Нагайцев,
в хозяйственную — Жогов и Нагайцев, казначеем — Евсюков.

Главнокомандующим был назначен Брусенцов — участник революции 1905 года, начальником штаба назначили Архипова, большевика, бывшего прапорщика царской армии. Восстание распространилось с неимоверной быстротой. Если 2 августа восстало население 3-х сел (Зимино, Чистюнька, Колпаково), то на следую­щий день оно перекинулось в 8 сел, как сообщал орган повстанцев «Из­вестия», 4 августа повстанцы Усть-Алейки наголову разбили карателей под командованием прапорщика Абрамова. Матерый палач был расстрелян. 5 августа восстание уже охватило 36 сел. В это время проявились такие черты русского человека, как находчи­вость и мастеровитость. Не хватало оружия, и выход был найден. Так, только за один день 3 августа зиминские кузнецы под руководством Жогова отковали 150 казачьих пик. В Фунтиках и Легостаево местные умель­цы взялись изготовить пушки, и бывший петроградский металлист отлил 9 самодельных пушек. Мастерски заряжали патроны, отливали из свинца пули. Восстание разрасталось с каждым днем. Успешно шли бои на железной дороге от Барнаула до Семипалатинска. Но все было не так просто. Алей­ская, Топчиха, Калманка, Шипуново переходили из рук в руки по нескольку раз с большими потерями с той и другой стороны. 13 августа восстание распространилось на территорию в 40тысяч кв. верст, около 100 сел. В августе 1919 года в Чистюньке прошел съезд, на котором присутствовали делегаты из 36 селений. Заслуга съезда в том, что он укрепил Советы и передал им функции руководства вос­станием. Немногие знают о том, что два члена зиминской партийной организации — Татарников и Юдин — по решению съезда перешли ли­нию колчаковского фронта, добрались до Москвы и были приняты Ле­ниным. Колчак вынужден был признать силу повстанцев. Против них он снял боевые подразделения с фронта. Со второй половины августа на борьбу с повстанцами двинулись крупные пехотные и кавалерийские части под ко­мандованием полковника Окунева, Хмелевского, капитана Харченко. На Зимино и Чистюньку были брошены «голубые уланы» атамана Ан­ненкова. В конце августа 1919 года несколько тысяч партизан-зиминцев (алейцев) соединились с отрядом Е.М. Мамонтова. Все понимали, что в борьбе с регулярными войсками малочисленным отрядам не устоять. Впоследствии наши земляки воевали в армии Мамонтова вплоть до пол­ного изгнания колчаковцев, некоторые из них приняли участие в раз­громе барона Врангеля в Крыму. Потомки могут гордиться мужеством и героизмом своих дедов и прадедов. Ф. Лаврухин. Г.С. Ивкин, Брусенцов, Ф.И. Архипов, П. Чаузов, Г. Хохлов, А. Васильев, А. Милованов, Байдин, И.Г. Царев, И. Васюков, В.Ф. Жогов, М. Князев, К. Фатин, братья Подованниковы, Тибекин — это сотая часть фамилий людей, первыми поднявших знамя борьбы с колчаковцами, что в конце концов привело к освобожде­нию всей Сибири.

 

ТАЙНЫ ВОДОНАПОРНОЙ БАШНИ

Т. В. Валькова

Работая с фондами Топчихинского краеведческого музея, мы обнару­жили письмо, написанное в середине февраля 1968 года дочерью Федора Кузьмича Сизова  Валентиной Федоровной,  пионерам  7 «а» класса Топчихинской восьмилетней школы, в котором она просит найти могилу отца, зверски убитого на станции Топчиха в 1919 году.

Заинтересовавшись этим письмом,  мы решили провести свое расследова­ние, в результате которого «ниточка» привела нас к водонапорной баш­не железнодорожной станции — одной из старейших построек на станции. Это старое сооружение вызвало у нас огромный интерес. Мы попробовали разгадать тайны водонапорной башни…

В октябре 1917 года в России произошла революция, после которой развернулась гражданская война 1918-1921 годов. Топчиха была особым местом, так как являлась станцией и имела важное стратегическое значе­ние, как для белогвардейцев, так и для красных. На станции Топчиха в этот период царил беспорядок. Она переходила из рук в руки дважды. Началь­ник станции Глотов передавал белогвардейцам сведения о красных пар­тизанах. Впоследствии он был раскрыт и убит красноармейцами. Особый интерес для воюющих сторон представляла водонапорная башня, так как была самым высоким зданием на станции. С нее хорошо просматривались окрестности. Захватить станцию — значило овладеть господствующей вы­сотой.

Обратимся к документам. Вот рапорт командира 2-го батальона 1-й бри­гады охраны железной дороги. Он сообщает: «2-го августа (1919 года) в 14.00 от начальника станции Топчиха Бурбажеза мной была получена де­пеша, где сообщалось об опасности станции со стороны красноармейских банд… Начальник команды особого назначения подпоручик Барский с 20 чел. своей команды, 14 чел. пулеметной команды, 17 чел. 1-й роты отправ­лен поездом в Топчиху». «Временный командир 1-й роты поручик Сухов присоединяется к роте подпоручика Барского, так как станция Топчиха входит в участок 1-й роты. В просьбе о помощи командир чешской роты, стоявшей в Барнауле, отказал…».

Далее комбат жалуется, что «бандиты» одолели его «войско». Ранили поручика Сухова, паровоз, на котором он ехал, свалили, провода связи обрезали, путь разобрали… А вот уже и рапорт подпоручика Барского, в котором он рапортует, что «3-го августа прибыл в Топчиху в 16.00. Дви­гались так: на паровозе стоят 2 солдата, в паровозе еще один. Скорость минимальная». Из этого же рапорта известно, что связь между Топчихой и Алейском прервана, мост сожжен.

«4 августа в 14.00 прибыл эшелон чехословацкой роты под командой поручика Скристя, утром следующего дня под Чистюнькой шел бой (1,5 часа). Красные нас преследовали верст семь».

«7 августа. Потеряна связь с Калманкой. Заняв удобные позиции, 3 тыс. красных окружили нас. Мы поднялись на водокачку, заняв вагоны с грузом, стали обороняться. Всю ночь шел бой. 8 августа стали отступать по железной дороге в сторону Барнаула. У Шилова путь был разобран. Весь день шел бой». Архипов требовал удержать станцию и перерезать пути… Из трех отрядов сформировали отряд-команду. Селин возглавил команду. Вот отрывок из его воспоминаний: «К Топчихе мы подходили логом, который находился у станции. Нас обстреливали с «каланчи» (с башни), Никита Борисов погиб. Заняли станцию. Трофеи достались нам очень скудные».

Когда Колчак, сосредоточив огромные силы против партизан в его глу­боком тылу, потеснил отряды зиминцев и им пришлось уйти в лес, на стан­ции опять стали разбойничать белогвардейцы и белочехи. В это время на станции Топчиха и учинили расправу над большевиком с 1905 года Сизо­вым, красным пекарем, как его называли. И опять история связана с водо­напорной башней.

«…В краевом центре, Барнауле, одна из улиц носит имя Сизова. А казнен он в Топчихе. Было это так. Федор Кузьмич Сизов выпекал хлеб в Барнауле. Снабжал им подпольщиков, партизан, которые действова­ли в окрестностях города. А муку закупал у крестьян. Ездил по селам. В очередной поездке, когда он в Шилово хотел погрузить в попутный «товарняк» 4 воза муки, его и поймали каратели из команды подпо­ручика Барского. Стали допрашивать на месте, но ничего, кроме того, что мука для детишек, не выпытали. Втолкнули в попутный «товарняк» и привезли в Топчиху. Допрашивали в кабинете начальника станции. Подпоручик доложил «по инстанции», и вышестоящее начальство при­казало Барскому учинить жесточайший допрос и самому решить судь­бу пекаря. Но «орешек» оказался крепким. Сизов молчал. Когда стали истязать, вошел поручик Скристя, брезгливо поморщился и тут же вы­шел. Приказ Барского был один: казнить, завести на верхнюю площадку водонапорной башни и выбросить в окно. Подталкиваемый штыками, Федор Кузьмич поднялся по лестнице. К башне согнали всех, кто был на станции: смотрите, мол, будет так всем, кто посмеет восстать против на­ших порядков. И еще одного человека казнили таким же образом — имя его неизвестно. До сих пор неизвестно и место захоронения. Барский приказал двум мужикам-железнодорожникам отвезти труп Сизова и за­копать где-нибудь. Но существует и другая версия гибели Сизова. Ее поведало нам пись­мо Валентины Федоровны Сизовой, которая узнала о своем отце со слов матери. Она писала, что Сизов Федор Кузьмич родился в 1884 году, а умер в ноябре 1919 года. В 1905 году Сизов со своим товарищем бежал из Самары от преследования царского правительства. Он был пекарем-кондитером. Работал в Барнауле, здесь и женился. Была у него еще какая- то тайная работа, о которой он ничего не говорил жене. Когда к нему домой приходили товарищи, то, по просьбе Федора, жена выходила из дома, осматривая улицу: все ли кругом тихо, не видно ли посторонних. Иногда Федор внезапно уезжал и долгое время не показывался дома. Он часто выезжал в другие города. Был случай, когда в его отсутствие пришла полиция. Спросили: «Где хозяин?», обыскали квартиру и ушли. А вскоре пришло письмо из другого города. Федор Кузьмич писал, что в газетном объявлении нашел приглашение на работу в кондитерскую фирму с более приличным окладом и выехал туда. Просил жену с детьми приехать к нему. Обычно под таким предлогом он уезжал один, а потом вызывал семью или приезжал к ней сам. Так они бывали в Камске, Крас­ноярске, Томске, Бийске, Камне.

В 1919 году семья снова жила в Барнауле. К тому времени у них было уже четверо детей, и Федор часто уговаривал жену переехать к своим родителям в Калманку. В деревне прожить было легче. Так семья пе­реехала в Калманку, а Федор остался в Барнауле. Время было неспо­койное, власть в деревне переходила то в руки красных, то в руки бе­лых. Жители боялись показываться на улицах. В конце осени 1919 года Федор Сизов приехал в Калманку из города, немного пожил, а потом сказал жене, что поедет на Шиловскую мельницу, закупит там пшеницу, смелет ее и повезете Барнаул. Муки для пекарни в городе достать было нельзя.

Утром Федор уехал, и больше семья его не видела. Прошло девять дней, когда по селу прошел слух: у кого потерялся мужчина, тот пусть придет в волость. Отцу пора было быть дома. Жена пошла в волость, там ей пока­зали рукавицы, которые носил ее муж. В волости ей посоветовали сходить к Макаровым, так как к ним приехал человек, который привез эти рукави­цы. От очевидца она узнала, что при переходе линии Федора задержал отряд улан. Его обыскали и допросили. Нашли профсоюзный билет «союза красных пекарей». Закричали: «Ты для красных хлеб везешь, даешь им жить…». На поезде довезли до Топчихи, собрали народ. Тут Сизов бросил свои варежки и крикнул: «Передайте, что я из Калманки». А беляки заста­вили его на морозе раздеться. В нижнем белье его посадили на верхний этаж водокачки. Там он пробыл ночь, а утром уланы выбросили его в окно и он погиб.

Тогда жена поехала в Топчиху. Власть была в руках Советов. Ей расска­зали, что за смерть товарища они жестоко отомстили врагу, что ни один из них не ушел. На вопрос: «Где могила мужа и можно ли тело перевезти в Калманку?» — ей не ответили. Она так и не узнала, где похоронен муж. Бытует несколько мнений: одни считают, что труп Сизова сожгли в топке паровоза, другие, — что его закопали за ул. Привокзальная. Но точных дан­ных нет. Когда началась Великая Отечественная война, мужчин забрали на фронт, а тайны старой водокачки доверили женщине — Д.М. Чучменко. Дарья Максимовна пришла работать водоливом на Топчихинскую водокачку. Работал здесь и В.А. Полухин.

 В его бытность сгорела крыша башни. В последствие ее реконструировали, но с от­клонением от первоначального проекта.

С Владимиром Часовских, ее хранителем, поднимаемся вверх по крутой лестнице из кованого железа. Стены дышат прохладой, но сырости совсем не чувствуется. Чисто, светло, по-своему уютно, хотя окна небольшого раз­мера, сводчатые, но расположены так, что солнечный свет словно омывает круглые кирпичные стены. Владимир говорит о своей башне как о живом существе, прекрасно зная ее историю. А вот и бак: на нем история оставила свои следы: несколько вмятин от пуль. А там, почти у самого верха бака, болтом затянута пробоина. Она напоминает нам о гражданской войне и ее событиях.

 

ИМЯ ПО НАСЛЕДСТВУ

Е. Гарбуз

Поселок, в котором я живу, по сравнению с другими населенными пун­ктами является самым молодым. Ему чуть более 50 лет, а название свое «Ключи» он получил и того позже, только в 1964 году. Казалось бы, что можно найти удивительного в истории столь молодого поселения. Однако у нашего поселка есть своя тайна, связанная с его названием.

Оказывается, название поселка Ключи существовало задолго до 1964 гада. Получается, что Ключи как бы и были и в то же время их еще не было. Впервые с этой загадкой мы столкнулись, когда обнаружили в свидетель­стве о рождении и паспорте жительницы нашего села Марии Федоровны Кучеренко, 1929 года рождения, запись, что она родилась в с. Ключи Чистюньского района Алтайского края. Еще больше разожгла мой интерес к этой загадке карта Чистюньского района 1931 года, на которой в районе нашего села был обозначен населенный пункт Ключи.

Проведя опрос старожилов, я с друзьями выяснил, что наш населенный пункт образовался в 1953 году на месте расформированного в связи с ам­нистией Чистюньского исправительно-трудового лагеря. Называлось посе­ление 4 отделение Чистюньского мясомолсовхоза, а с 1964 года из 3 и 4 отделений совхоза «Раздольный» выделился совхоз «Новый». Вот тогда, в 1964 году, и встал вопрос о том, какое название дать новой центральной усадьбе, к тому же на центральной усадьбе был организован сельский Со­вет. Было решено назвать образовавшийся сельский Совет Ключевским, а село — Ключи. Рассказы старожилов подтверждаются документами, хра­нящимися в архиве сельского Совета, и картой Топчихинского района за 1954 год. Тогда в каких мифических Ключах родилась в 1929 году Мария Федоровна? Сама она утверждает, что родилась и почти всю жизнь про­жила в селе Ворошиловка, которая находилась в 3-4 километрах северо-восточнее современных Ключей, и ни о каких других Ключах, кроме совре­менных, не знает и не слышала.

Столкнувшись, казалось бы, с неразрешимой загадкой, я с друзьями расспросил всех бывших жителей Ворошиловки, ныне проживающих в на­шем поселке. Это Фаина Петровна Малигонова, Евгений Иванович Шальнев. Побывал с друзьями в районном архиве, где ознакомился с докумен­тами колхоза имени Ворошилова за 1954 год, поработал с черновиками известного в районе краеведа З.С. Юдиной, хранящимися в районном му­зее, посмотрел записи о регистрации рождений и смертей по Покровско­му, Хабаровскому и Поморскому сельским Советам Топчихинского района за период 30-40-х и 50-60-х годов. Таким образом, удалось установить не только историю имени нашего села, но и историю заселения балки Сотни­чиха в целом. Поселок Ключи расположен в месте слияния двух балок: Сотничиха и Кобылин Лог. Балка Сотничиха — более глубокая и имеющая на дне по­стоянно протекающий ручей, впадающий в р. Алей в двух километрах се­вернее Покровки. Протяженность балки 14 км. В настоящее время на ней действуют 4 пруда и 4 сравнительно больших озера. Название балки, судя по суффиксу «их», относится ко времени образования первых населенных пунктов в Топчихинском районе, т.е. к 18-19 векам, и отражает одну из осо­бенностей данной балки. Она изобиловала (в настоящее время многие из них забиты) родниками (ключами). Отсюда и «сотничиха», т.е. «балка сотни родников». Некоторые родники били ключом, выбрасывая воду на несколько десятков сантиметров. Один из крупнейших в балке родников располагался в 1 км севернее нашего села. Его фонтан бил на 10-15 см. Место для поселения весьма удобное. В списке населенных пунктов Топчихинского района, составленном Ю. Булыгиным, в долине ручья Сотничи­ха значатся: село Ключи, упоминаемое впервые в документах в 1920 году, коммуна «Свежий ручеек» (1924 год), поселок Сотничиха (1924 год) и по­селок Хабаровский, также упоминаемый в 1924 году.

Оказывается, на 14 километрах ручья, изобиловавшего родниками, в на­чале 20-го века было образовано 4 населенных пункта, один из которых именовался в документах «Ключи».

При ознакомлении со списком населенных мест Западно-Сибирского края за 1926 год, опубликованном в Новосибирске в 1928 году, удалось выяснить, что в таинственном и загадочном селе Ключи в 1926 году про­живало 211 человек, в селе Сотничиха — 161 человек, в коммуне «Свежий ручеек» — 21 человек, а самым крупным населенным пунктом в этом райо­не был поселок Хабаровский (он насчитывал 281 жителя).

Где же располагались данные населенные пункты, какова их история и когда они перестали существовать? Опросы жителей нашего села и села Покровка привели к удивительным результатам. Из восьми проживающих в данных населенных пунктах опрошенных старожилов все назвали поселок Хабаровский, именуемый в народе Хабаровка. По воспоминаниям данный населенный пункт расположен по левому берегу ручья Сотничиха в 7 кило­метрах от впадения его в реку Алей. В настоящее время близ этого места проходит насыпная дорога к селу Володарка. В 50-е годы Хабаровка явля­лась одной из бригад колхоза «Мир». Второе поселение на ручье Сотничи­ха, которое опрошенные старожилы назвали, было село Ворошиловка, оно до половины 50-х годов являлось центральной усадьбой колхоза им. Во­рошилова, а затем вошло в состав колхоза им. Сталина (Покровка) в виде полевой бригады, а в 1959 году она была ликвидирована. Часть жителей перевезена в село Покровка, а семьи Шальневых, Кучеренко переехали в 4 бригаду совхоза «Раздольный» (ныне с. Ключи). О коммуне «Свежий ру­чеек», селе Ключи и поселке Сотничиха никто ничего не мог вспомнить.

В данной ситуации необходимо было выяснить, какой населенный пункт скрывается под народным названием Ворошиловка. Установить место бывшего населенного пункта не составило большого труда. Обследования на местности привели к желаемым результатам. В трех километрах от на­шего села на северо-восток по ручью Сотничиха, на его левом берегу, поч­ти у слияния Сотничихи и Кобылина Лога были обнаружены фундаменты и хозяйственные ямы жилищ, обломки красного кирпича, а также два за­росших тростником и таволгой озера, ранее расположенных в самом селе.

По воспоминаниям Е.И. Шальнева, в одном из них ранее купались и ловили рыбу. В 1,5 км к северу от места расположения Ворошиловки об­наружено сельское кладбище с единственной сохранившейся ухоженной могилой и ограждавшим кладбище рвом. Сомнений не было — это и есть Ворошиловка. Сверив расположение этого населенного пункта с картой Топчихинского района 1931 года, мы получили удивительный результат. Ворошиловка — это и есть село Ключи. А вплотную к нему примыкает ком­муна «Свежий ручеек». Теперь место расположения первых Ключей опре­делено. Теперь необходимо установить историю коммуны и превращение Ключей в Ворошиловку.

Исследования архивов первого директора районного краеведческого музея З.С. Юдиной дали возможность выяснить, что в 1920 году в районе ручья Сотничиха образовалась первая в Топчихинском районе коммуна. В нее вошли 17 человек, из них 11 — трудоспособных. Поскольку место было выбрано в 1,5-2 км от самого большого в Сотничихе ключа, расположен­ного на берегу бегущего от него чистейшего ручья, то коммуна получила название «Свежий ручеек».

В 1925 году коммуна располагала 13 рабочими лошадьми, одной снопо­вязалкой, двумя конными плугами, двумя конными граблями, одной веял­кой и одной конной сеялкой.

Первые годы существования коммуны были не совсем удачными. В 1921 году 16 десятин посевов погибло от засухи и червя, с остальных снят урожай 15 центнеров пшеницы и 66,5 центнера овса. Но уже к 1928 году хозяйство взялось за силу. К этому времени в коммуне уже насчитывалось 42 человека. Количество земли увеличилось почти в десять раз и составило 453 гектара. Выросло и хозяйство коммунаров. Оно уже имело 11 рабочих лошадей, 24 дойные коровы, 180 каракулевых овец, свой кожевенный за­вод с доходом 1000 рублей в год.

За свои деньги коммунары приобрели трактор, сложную молотилку, конную сноповязалку и другой сельхозинвентарь. В 1928 году коммуна­ры посеяли 80 десятин зерновых и собрали урожай 1500 пудов всех видов культур. В архивной справке Ф 758 01 дело 71 Алтайского партийного архи­ва значится, что в 3 км от коммуны располагался поселок Ключи. По всей видимости, в 1929 году коммуна «Свежий ручеек» была ликвидирована, а на ее месте образована артель (колхоз) «Свежий ручеек» с центральной усадьбой вс. Ключи.

Этот факт подтверждается данными списка коммун Чистюньского райо­на на 1 июня 1931 года, где записано: «артель «Свежий ручеек» с. Ключи». Поскольку колхозы соседних населенных пунктов имели названия в честь политических деятелей советского государства разыскать место где располагалась коммуна «Свежий ручеёк» казалось совершенно невозможным. Однако проведённые исследования, сначала, карты Чистюньского района 1931 года, а потом и обследование местности, привели к желаемым результатам. В трех километрах от на­шего села, Ключи, на северо-восток по ручью Сотничиха, на его левом берегу, поч­ти у слияния Сотничихи и Кобылина Лога были обнаружены фундаменты и хозяйственные ямы жилищ, обломки красного кирпича, а также два за­росших тростником и таволгой озера, ранее расположенных в самом селе.

По воспоминаниям Е.И. Шальнева, в одном из них ранее купались и ловили рыбу. В 1,5 км к северу от места расположения Ворошиловки об­наружено сельское кладбище с единственной сохранившейся ухоженной могилой и ограждавшим кладбище рвом. Сомнений не было — это и есть Ворошиловка. Сверив расположение этого населенного пункта с картой Топчихинского района 1931 года, мы получили удивительный результат. Ворошиловка — это и есть село Ключи. А вплотную к нему примыкает ком­муна «Свежий ручеек». Теперь место расположения первых Ключей опре­делено. Теперь необходимо установить историю коммуны и превращение Ключей в Ворошиловку.

Исследования архивов первого директора районного краеведческого музея З.С. Юдиной дали возможность выяснить, что в 1920 году в районе ручья Сотничиха образовалась первая в Топчихинском районе коммуна. В нее вошли 17 человек, из них 11 — трудоспособных. Поскольку место было выбрано в 1,5-2 км от самого большого в Сотничихе ключа, расположен­ного на берегу бегущего от него чистейшего ручья, то коммуна получила название «Свежий ручеек».

В 1925 году коммуна располагала 13 рабочими лошадьми, одной снопо­вязалкой, двумя конными плугами, двумя конными граблями, одной веял­кой и одной конной сеялкой.

Первые годы существования коммуны были не совсем удачными. В 1921 году 16 десятин посевов погибло от засухи и червя, с остальных снят урожай 15 центнеров пшеницы и 66,5 центнера овса. Но уже к 1928 году хозяйство взялось за силу. К этому времени в коммуне уже насчитывалось 42 человека. Количество земли увеличилось почти в десять раз и составило 453 гектара. Выросло и хозяйство коммунаров. Оно уже имело 11 рабочих лошадей, 24 дойные коровы, 180 каракулевых овец, свой кожевенный за­вод с доходом 1000 рублей в год.

За свои деньги коммунары приобрели трактор, сложную молотилку, конную сноповязалку и другой сельхозинвентарь. В 1928 году коммуна­ры посеяли 80 десятин зерновых и собрали урожай 1500 пудов всех видов культур. В архивной справке Ф 758 01 дело 71 Алтайского партийного архи­ва значится, что в 3 км от коммуны располагался поселок Ключи. По всей видимости, в 1929 году коммуна «Свежий ручеек» была ликвидирована, а на ее месте образована артель (колхоз) «Свежий ручеек» с центральной усадьбой вс. Ключи.

Этот факт подтверждается данными списка коммун Чистюньского райо­на на 1 июня 1931 года, где записано: «артель «Свежий ручеек» с. Ключи». Поскольку колхозы соседних населенных пунктов имели названия в честь

лидеров партии большевиков (например, с. Покровка — колхоз им. Сталина, с. Солоновка — Красный партизан), то название «Свежий ручеек» выгляде­ло недостаточно революционно, и было принято решение переименовать колхоз «Свежий ручеек» в колхоз им. Ворошилова.

В том же 1931 году, но в уже более позднем списке, значится: колхоз им. Ворошилова, центральная усадьба в с. Ключи и отделение в п. Сотничиха. Несмотря на то, что центр колхоза находился в с. Ключи, центр сельского Совета располагался в 30-е годы в с. Хабаровка (п. Хабаровский), самом крупном по численности населения. По-видимому, в связи с уменьшением населения в п. Хабаровском центр сельского Совета в 30-е годы перемеща­ется в с. Ключи, хотя по-прежнему носит название Хабаровский. Это под­тверждается списком сельских Советов района за 1934 год. В 1935 году он перемещается в Покровку. Теперь в списке колхозов по сельским Советам района за 1935-1936 год значится Покровский сельский Совет: колхоз им. Сталина с центральной усадьбой в с. Покровка и колхоз им, Ворошилова (Ворошиловка). Так впервые мы находим наименование Ворошиловка. Однако, как видно из записей актов гражданского состояния Топчихинского района по Покровскому сельсовету, за Ворошиловкой сохраняется до самого ее расформирования официальное ее наименование Ключи.

В списке населенных пунктов Топчихинского района от 1 января 1954 года значится Покровский сельский Совет: центр в с. Покровка, Вороши­ловка, п. Раздолье. В этом списке уже нет Хабаровки, так как, по-видимому, данный населенный пункт уже находится на стадии расформирования (в 1956 году он уже перестал существовать). На весь Покровский сельсовет упоминается в данном списке лишь один колхоз им. Сталина. Следова­тельно, к этому году колхоз им. Ворошилова был расформирован, а его земли переданы в колхоз им. Сталина, но название населенного пункта со­хранилось в людской памяти.

Вот так ручей Сотничиха дал название первой в районе коммуне «Све­жий ручеек», которая, став колхозом им. Ворошилова, дала новое назва­ние «Ворошиловка» населенному пункту Ключи.

А что же село Сотничиха? Где теряется его судьба? Почему в документах уже 40-х годов этот населенный пункт нигде не фигурирует?

Дело в том, что в 1932 году земли в верховьях ручья Сотничиха и ручья Солоновка передаются ГУЛагу НКВД. На них размещается одно из круп­нейших хозяйств НКВД Чистюньский ОЛП Сиблага, а именно его 4 и 3 от­деления. В зону, отводимую под исправительно-трудовой лагерь, попада­ло несколько сел: Солоновка, Вершина Солоновки, Демичев, Березовка и Сотничиха. Березовка входила в состав колхоза Память Ленина с центром в с. Солоновка, а Сотничиха — в колхоз им. Ворошилова с центром в с. Клю­чи (Ворошиловка). Хозяйствам удалось отстоять свои земли у НКВД, но все-таки пришлось кое-чем пожертвовать. Из колхоза Память Ленина был забран населенный пункт Березовка. Его жители были отселены, а дома переданы работникам лагеря. А из колхоза им. Ворошилова был ГУЛагом изъят населенный пункт Сотничиха. Его жители были выселены, а ряд до­мов и строений переданы офицерам и служащим 4 лагерного отделения Чистюньского отдельного лагерного пункта Сиблага НКВД СССР. Эти дома еще помнят старожилы нашего села. От них еще остались фундаменты и хозяйственные ямы по правую сторону Сотничихи сразу за плотиной старо­го пруда. Именно с этих домов и нескольких тюремных бараков да земля­нок охраны начинался современный поселок Ключи. 4 лагерное отделение Чистюньского исправительно-трудового лагеря было настолько близко от с. Ключи (Ворошиловка), что умерших заключенных до 1946 года хоронили на сельском кладбище Ворошиловки (с. Ключи). Там же хоронили умерших сотрудников лагеря. И даже после ликвидации лагеря в 1953 году жители 4 отделения совхоза «Раздольный» до 1964 года продолжали хоронить умерших жителей поселка на кладбище с. Ворошиловки.

Когда в 1964 году 3 и 4 отделения выделились в самостоятельный со­вхоз, а в 1965 году в нашем селе появился сельский Совет, встал вопрос о том, как назвать новую центральную усадьбу и центр сельского Совета. В районе было принято решение дать название Ключи от ликвидированного в 1959 году села Ключи (Ворошиловка) образовавшемуся на месте Сотни­чихи 4 лагерному отделению.

С новым именем началась новая жизнь. Строились дома, магазины, школа, детский сад, интернат. С правого берега Сотничихи поселок пере­местился на ее левый берег и занял всю равнину между Сотничихой и Кобылиным Логом. Сейчас в долине ручья Сотничиха сохранилось только одно наше село. Родники забились, ручей загородили множеством пло­тин и запруд. Ничто не напоминает о былой активности человека в этих местах…

В 1939 г. масштабы репрессий падают. И хотя в 1940-41 гг. намечается их некоторый незначительный рост, но достичь уровня 1937-1938 гг. уже не могут. Так, в 1938 г. по Алтайскому краю репрессировано 110 человек, в 1940 г. — 387 человек, в 1941 г. — 365 человек.

Таким образом, за период с 1938 г. по 1941 г. по Алтайскому краю было репрессировано 8136 человек, из них 3858 расстреляны. В том числе по Топчихинскому району и населенным пунктам: Боровское Парфеновско-го района, Парфенове, Моховское Парфеновского района, Дубровский Парфеновского района, Ново-Петровский Парфеновского района, колхоз «Красная Дубрава», колхоз «Красная Долина», Савинка Парфеновского района было репрессировано за данный период 91 человек. 47 из которых было приговорено к высшей мере наказания. 29 человек — к 10 годам лише­ния свободы с поражением в гражданских правах сроком на 5 лет.

Подводя итоги анализа опубликованных Управлением архивного дела администрации Алтайского края материалов о политических репрессиях в крае, можно сделать следующий вывод. Несмотря на то, что в условиях классовой вражды и политической ситуации в мире и СССР, когда имело место достаточное количество преступлений, действительно связанных со шпионским терроризмом под воздействием идеологических и полити­ческих мотивов, большая часть осужденных по ст. 58 страдала либо была лишена жизни не за какие-либо конкретные действия, а за политические убеждения, либо по конъюнктурным соображениям работников НКВД и ОГПУ, как правило, сбитых с толку, запуганных в большинстве своем посту­пающими безапелляционными и противоречивыми указаниями, приказа­ми и распоряжениями правительства.

Лица, действительно совершившие в данный период преступления, пред­усмотренные ст. 58 (шпионаж, терроризм и т.д.), не подлежат реабилита­ции и в Книгу памяти «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» не вошли. Их преступления были переквалифицированы по другим статьям Уголовного кодекса. В сборник, а значит и в данную статью, вошли лишь име­на тех политических заключенных, в делах которых состав преступления от­сутствует, а сами они полностью реабилитированы. Так вот: таких безвинно пострадавших от политических репрессий людей за период с 1919 по 1940 гг. по Западно-сибирскому краю было осуждено, в основном различными судебными органами типа особых троек, 38070 человек. По Топчихинскому району (Чистюньскому) и ряду населенных пунктов бывшего Парфеновского района (вошедших в состав Топчихинского района) — 650 человек.

Репрессии в Советском Союзе, к сожалению, не заканчиваются 1941-м годом. Но материалы последующих годов еще не полностью об­работаны. Эта работа еще впереди. Но уже имеющиеся в нашем распоря­жении материалы позволяют достаточно уверенно судить о характере и механизмах репрессий вообще, и в Алтайском крае в частности, их масшта­бах и последствиях.

ИЗ ИСТОРИИ ЧИСТЮНЬСКОГО ЛАГЕРЯ НКВД

С.Забора

В последние десятилетия исследователи все чаще стали обращаться к истории советского государства первой половины XX века, раскрывая все новые ее тайны. К теме истории репрессий и сталинских лагерей в Куз­бассе обращается в своей работе «История репрессий и сталинских лаге­рей в Кузбассе» Л.И. Гвоздкова. С.А. Попков в статье «Лагерная система и принудительный труд в Сибири и на Дальнем Востоке, 1929-1941 годы» рассматривает вопрос создания и функционирования исправительно-трудовых лагерей в районах Восточной Сибири и Дальнего Востока. Вы­шедшая в 1999 году в Барнауле коллективная работа А.И. Кобелева, Н.Д. Потапова, А.С. Чернева и А.Т. Трусова «Государством призванные» дает некоторое представление о системе в Алтайском крае. Но основной ак­цент в работе делается на освещение деятельности отдела мест заклю­чения Западно-сибирского края системы ГУМЗ НКВД РСФСР и краевого отдела исправительно-трудовых учреждений (КУИТУ НКВД), которым подчинялись тюрьмы и исправительно-трудовые колонии края. В тече­ние ряда лет Управлением архивного дела администрации Алтайского края выпускается многотомник «Жертвы политических репрессий в Ал­тайском крае», где в томе 2 упоминается о существовании на террито­рии Алтая Верхне-Обского отдельного лагерного пункта Сиблага, а в томе 3 — о Бийском и Чистюньском лагерных пунктах Сиблага. В целом же он посвящен жертвам политических репрессий на Алтае, а не истории мест отбывания наказания. Изданный в 1998 году Всероссийским обществом «Мемориал» в союзе с Государственным архивом Российской Федера­ции (ГАРФ) справочник «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923-1960 гг.» также не дает полного перечня всех существовавших в крае структурных подразделений сталинских исправительно-трудовых лагерей.

Таким образом, тема организации, функционирования и ликвидации исправительно-трудовых лагерей и их подразделений на территории Ал­тая в данный момент является одной из наименее изученных. Нет точного перечня исправительно-трудовых лагерей, существовавших в Западно­сибирском крае, куда до 1937 года входила территория Алтая. Отсутству­ет четкая картина структурной организации и хозяйственного назначения лагерей. Изданный в 1998 году Всероссийским обществом «Мемориал» в союзе с Государственным архивом Российской Федера­ции (ГАРФ) справочник «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923-1960 гг.»  не дает полного перечня всех существовавших в крае структурных подразделений сталинских исправительно-трудовых лагерей.

Таким образом, тема организации, функционирования и ликвидации исправительно-трудовых лагерей и их подразделений на территории Ал­тая в данный момент является одной из наименее изученных. Нет точного перечня исправительно-трудовых лагерей, существовавших в Западно­сибирском крае, куда до 1937 года входила территория Алтая. Отсутству­ет четкая картина структурной организации и хозяйственного назначения лагерей.

Основная цель данной статьи — осветить историю самого крупного из су­ществовавших на Алтае исправительно-трудовых лагерей — Чистюньского лагеря.

Вследствие ряда объективных и субъективных причин во второй по­ловине 20-х годов прошлого века новая экономическая политика, про­водимая   Советским   правительством,   перестала   давать   необходимый положительный результат. Нужны были новые, более глубокие преобра­зования как в экономике, так и в политической сфере. В связи с этим го­сударственная власть, не желая идти дальше по пути развития НЭП, все решительнее стала разворачиваться от принципов демократизации эко­номической и политической жизни общества к жесткому регулированию экономики и завершению формирования тоталитарной системы государ­ства. Следствием данных внутриполитических процессов стал поиск вино­вных в провале новой экономической политики и врагов «единственно правильной» политики партии большевиков. Не случайно именно этот пе­риод характеризовался новым ростом численности политических заклю­ченных в стране в целом и в Западно-сибирском крае в частности, а так­же увеличением сроков наказания за политические преступления. Места лишения свободы оказались переполненными. Чтобы как-то разгрузить тюрьмы и сократить государственные затраты на содержание огромной массы заключенных, советское правительство возвращается к практике ор­ганизации лагерей (ранее, с 1918 года, в стране существовали концентра­ционные лагеря и лагеря принудительных работ. Существовали они и на Алтае: в Барнауле, Бийске и Славгороде, но к 1923 году были ликвидирова­ны). В результате в 1929 году был организован Сибирский исправительно-трудовой лагерь (Сиблаг) с центром в Мариинске, а затем в Новосибирске. Постановлением Совета Народных Комиссаров от 11 июня 1929 года в це­лях освоения отдельных районов Сибири и эксплуатации ее природных бо­гатств Сиблаг должен был стать центром колонизации Западно-сибирского края. Согласно этому постановлению все лица, осужденные к лишению свободы на срок от трех лет и выше, должны направляться в Сиблаг и по­добные ему базовые исправительно-трудовые лагеря.

Кроме того, в 30-е годы полным ходом шла принудительная коллекти­визация сельского хозяйства, борьба с кулачеством. В обществе росло со­циальное напряжение, переходившее порой в открытые вооруженные вы­ступления против политики большевиков в деревне. За период весны 1930 года только в Западной Сибири вспыхнуло 65 антиколхозных восстаний. В результате тюрьмы Барнаула, Бийска, Рубцовска вновь оказались пере­полненными. Так, на 1 января 1931 года в Бийском домзаке (тюрьме) в общих камерах, рассчитанных на 278 человек, содержалось 744 человека. В камерах, рассчитанных на 61 человека, содержалось 195 заключенных. Но если тюрьмы и домзаки Западно-сибирского края были переполнены заключенными из числа жителей Сибири, то в Сиблаг, помимо этого, при­бывали этапы со всего Советского Союза. В связи с этим и во исполнение решения правительства о колонизации Западной Сибири и освоении при­родных богатств данного региона Сиблаг стал обрастать целой сетью почти самостоятельных лагерных пунктов (ОЛП) в Бийске, Барнауле, Чистюньке, а также Верхнеобское ЛО и другие.

Одним из отдельных лагерных пунктов Сиблага стал Чистюньский ОЛП, образованный, по словам очевидцев, в 1932 году. Из следственных дел за­ключенных лагеря видно следующее: В.В. Мицкевич была переведена из Мариинского лагеря в Чистюньский ОЛП 16 июня 1936 года, заключенные С.С. Мысков — в феврале 1935 года, И.М. Казаков — 4 июня 1934 года. Таким образом, на данный момент документально подтверждено, что к июню 1934 года Чистюньский ОЛП Сиблага уже существовал.

С первых дней существования было определено сельскохозяйственное направление лагеря. В нем концентрировались заключенные из числа быв­ших кулаков, жителей села и специалистов в области сельского хозяйства. Именно они должны были создать крупнейшее хозяйство за колючей про­волокой и поставлять государству дешевое мясо и молоко. С этой целью Чистюньскому ОЛП было передано 27208 гектаров земли, на которой к 1943 году было размещено 6 лагерных отделений.

В 1953 году Чистюньский ОЛП имел уже 8 ферм и ряд командировок, одна из которых располагалась в районе села Коргон. В ней заключенные вели лесоповал и лесосплав, заготавливая по 127000 м³ леса в год.

По своему устройству лаготделения являлись как бы автономными лаге­рями. Управление всем Чистюньским ОЛП, все основные службы лагеря, а также центральная больница, тюрьма, следственный изолятор, централь­ные вещевой и продовольственные склады размещались на центральном (1) лаготделении, так называемом Комендантске. В настоящее время это поселок Кировский Топчихинского района. Там же с 1942 года размеща­лись:

• маслобойный завод, работающий на собственном сырье, с годовой вы­работкой 35 тонн подсолнечного масла;
• маслодельный завод с годовой выработкой 45 тонн сливочного масла из собственного сырья (излишки молока отрабатывались на сепараторах в лагпунктах и в виде сливок сдавались на маслозавод в Чистюньку);
• хлебопекарня производительностью 1200 тонн хлеба в год;
• кирпичный завод с выпуском 400000 штук кирпича в год;
• мельница с выработкой до 5 тонн муки в сутки;
• овчинно-шубная мастерская.

Остальные лагпункты различались в основном количеством содержав­шихся в них заключенных. Самыми крупными были лагпункты № 3, № 4 №6.

Вот как выглядел лагпункт № 4 к моменту расформирования Чистюньского лагеря. На возвышенности располагались жилой, конвойный сектор, обнесенные двумя рядами колючей проволоки, между которыми по тро­су бегали овчарки. По углам зоны располагались 4 вышки со стрелками. С внутренней стороны жилая зона разделялась колючей проволокой на два сектора, мужской и женский, в которых находилось по 2 саманных бара­ка на 150-200 человек каждый: один для заключенных, осужденных по ст. 58(политические), другой — для заключенных, отбывающих наказание по другим статьям (в основном бытовики). Таким образом, всего в лагпункте содержалось от 600 до 800 заключенных.

В женском секторе размещались управление лагпунктом, медпункт и карцер. В каждом секторе имелась своя столовая. В связи с тем, что Чистюньский ОЛП Сиблага являлся лагерем сельскохозяйственного направ­ления, 4 лагоотделению было отведено не менее 1200 гектаров земли для выращивания зерновых и кормовых культур, а также овощей для питания заключенных.

Кроме жилой, имелась хозяйственная зона, или зона оцепления, также обнесенная колючей проволокой с вышками и охраняемая стрелками. К 1953 году в ней располагалась ручная пилорама, инструментальный цех, столярная мастерская, кузня, два крупных овощехранилища, два свинар­ника на 200-300 голов каждый, овчарня на 150-200 голов, три больших зер­нохранилища, два коровника на 400 голов дойного гурта и значительного количества молодняка, кирпичный завод, ветлечебница, пекарня и три большие теплицы, мощная конебаза.

Таким хозяйством располагал 4 лагпункт к моменту расформирования лагеря. Но и в 30-е годы он имел не менее крупное хозяйство. Так, в свод­ной ведомости по проверке кормов на 1 июня 1937 года в лаготделении № 3 в наличии имелись следующие корма, оставшиеся от зимовки скота: овес — 76,5 тонны, ячмень — 85,7 тонны, сена — 142,3 тонны, пшеница — 39,6 тонны, солома — 85,7 тонны, вика (сено) — 51,3 тонны.

Чтобы получить полное представление о хозяйстве всего Чистюньского лагеря необходимо обратиться к акту его передачи из управления исправительно-трудовых лагерей и колоний Новосибирской области в ведение отдела исправительно-трудовых лагерей и колоний управления НКВД по Алтайскому краю от 17 апреля 1942 года. В соответствии с этим документом в Чистюньском ОЛО Сиблага на 1942 год имелось крупноро­гатого скота -1716 голов, свиней — 2344 голов, лошадей — 466 голов, птицы (различной) — 2290 и 25 семей пчел, два крупных плодово-ягодных сада, на 5 и 6 лагпунктах. Из техники в данный период в Чистюньском ОЛО имелось 37 комбайнов.

Обслуживали все это хозяйство 3671 заключенный, 1112 из которых от­бывали наказание по ст. 58 (политические). 2559 — отбывали наказание в основном по бытовым статьям и Указу от 07.08.1932 г. («за колоски»).

Таким образом, видно, что Чистюньский ОЛП Сиблага являлся крупней­шей на Алтае сельскохозяйственной единицей, основанной на использова­нии труда заключенных.

Всю историю существования Чистюньского лагеря можно разделить на три самостоятельных периода, отличавшихся друг от друга как по услови­ям содержания, составу заключенных, так и по организации управления.

В первый период, с 1932 по 1946 год, Чистюньский лагерь являлся от­дельным лагерным пунктом Сиблага НКВД СССР сельскохозяйственного назначения и подчинялся до 1942 года управлению в Мариинске, а затем в Новосибирске. Именно туда направлялись заключенные со всей стра­ны, и после распределения формировался этап в Чистюньский отдельный лагерный пункт. Поэтому в данный период в лагере преобладают заклю­ченные из всех регионов Советского Союза. Так, к 1937 году в лагере от­бывает наказание группа финнов из Ленинградской области, большое ко­личество немцев из Оренбургской области и Украины. Среди заключенных встречаются лица, осужденные по статьям уголовных кодексов союзных республик. К примеру, В.И. Третьяк осужден по ст.54 УК УССР (аналогичная ст. 58), СМ. Кленов осужден по ст.77 УК Азербайджанской ССР (аналогич­ная ст. 58) и т.д. По составу заключенных в данный период преобладают отбывающие наказание по статьям: ст. 58(политические), ст.35(социально чуждый элемент), ст.61(срыв хлебозаготовок), а также по Указу Верховного Совета СССР от 07.08.1932 года («за колоски») и другим статьям и указам, связанным с проводившейся в стране коллективизацией.

Убегавших из лагеря охрана в то время расценивала как «дичь» и устра­ивала на них настоящую охоту. Пойманных расстреливали или забивали насмерть. В лагере их чаще всего не хоронили, а бросали там, где убили. Ловили с собаками и часто затравливали беглецов овчарками. Осужден­ная к 10 годам лишения свободы жительница п. Ключи Матрена Антонов­на Мирошниченко после освобождения вспоминала, что кормили заклю­ченных не очень хорошо, особенно перед войной. Приходилось питаться мерзлой картошкой, часами выжидать, пока дадут по стакану обрата. Были вши, было холодно и голодно. «Мужа моего, Ивана Тимофеевича, когда привезли в лагерь, он был ослаблен и изнурен голодом. Ему приказали, откачать из выгребной ямы нечистоты, и охранник, следивший за работой, бросив хлеб собаке, уронил его в яму. Иван Тимофеевич плакал потому, что не мог достать этот хлеб, чтобы утолить голод», — вспоминает Матрена Антоновна.

Местные жители близлежащих населенных пунктов были свидетелями того, как на кладбище с. Ворошиловка охрана сбрасывала в яму умерших заключенных, едва присыпав тела землей, и местные жители сами хорони­ли брошенных заключенных. В 30-е годы существовали подобные рвы на центральном лагпункте Комендантск, в которые сбрасывались умершие и расстрелянные в лагере заключенные. Об этом свидетельствуют жители п. Кировский (бывший Комендантск).

О большой смертности в Чистюньском ОЛП говорит и тот факт, что, по данным УМВД Алтайского края, в Чистюньском ОЛП за 1943 год умерло 418 человек. Кроме довольно большой смертности по болезни, в 1937-1938 гг. в лагере проводились расстрелы заключенных. Подтверждением этому являются следственные дела на 78 заключенных Чистюньского ОЛП, приговоренных в 1937-1938 гг. (по ст. 58) к высшей мере наказания. При­говор в отношении всех 78 осужденных был приведен в исполнение на территории Чистюньского ОЛП в местечке Туркина гора. Свидетельства о смерти хранятся вТопчихинском отделении ЗАГС.

В Чистюньском ОЛП с первых дней существования практиковалось два режима содержания заключенных: конвойный и бесконвойный. С 1932 no июнь 1937 года большая часть заключенных была расконво­ирована. Из-за нехватки специалистов, многие, даже административные должности, занимали заключенные. В том числе и осужденные по ст. 58. Так, бывший подпоручик царской армии, осужденный за антисоветскую агитацию, Петр Иванович Кушнер с сентября 1936 по июнь 1937 года за­нимал в лагере (в Комендантске) должность коменданта подконвойного городка. Участник антиколхозного восстания в Усть-Пристанском районе Иван Васильевич Тимофеев до июня 1937 года занимал должность по­мощника главного бухгалтера, а затем главного бухгалтера 3 лаготделения. Бывший кулак, раскулаченный и осужденный по ст. 58 к 5 годам лишения свободы, Иван Михайлович Казаков занимал должность полевого объезд­чика по охране кормов того же лаготделения (по вопросам производства он бывал во всех ближайших населенных пунктах, таких как Солоновка Каурово, Зыряновка и другие). Зубной врач дворянского происхождения из Тифлиса, осужденная по ст. 58 п.10 к 5 годам лишения свободы, Вера Владимировна Мицкевич была зубным врачом в центральной больни­це Чистюньского ОЛП, старостой барака и председателем санитарно эпидемиологической комиссии лагеря.

Однако и конвойный режим в лагере существовал, так как из следствен­ных дел видно, что в Комендантске в данный период имелся подконвой­ный барак. Подобные подконвойные бараки имелись и в других лаготделениях. В данное время трудно сказать, сколько человек содержалось под конвоем и по каким критериям определялся режим содержания того или иного заключенного в лагере в данный период. Но несомненным остается факт, что с 1932 по 1937 год основным режимом содержания заключенных в лагере был бесконвойный.

Однако в июне 1937 года вышло распоряжение НКВД СССР о режиме содержания лиц, отбывающих наказание по ст. 58, которое обязало адми­нистрацию лагерей законвоировать всех политических и ужесточить в от­ношении их режим заключения (ввести усиленный режим охраны).

30 июля 1937 года выходит приказ НКВД № 0047 «Об ускорен­ном делопроизводстве по политическим и связанным со шпионско-террористической деятельностью процессам». В стране начались «великая чистка», разгул беззакония и репрессий против ни в чем не повинных лю­дей, период массовых фальсификаций и шумных судебных процессов. Не обошли данные события стороной и Чистюньский лагерь. Начинаются пои­ски «врагов народа» среди «врагов народа», т.е. среди политических за­ключенных Чистюньского ОЛП. Жертвами проводимой политики, дважды репрессированными и приговоренными к расстрелу либо длительным сро­кам, стали многие уже отбывающие наказание безвинные жертвы. Особой тройкой при УНКВД по Новосибирской области к высшей мере наказания были приговорены 78 политических заключенных, сфальсифицированы и якобы раскрыты три шпионско-диверсионные, террористические органи­зации численностью 61 человек! Расстрелы начались в сентябре 1937 года. Так, уже 23 сентябри 1937 года была расстреляна В.В. Мицкевич, якобы за то, что распространяла среди заключенных провокационные и порочащие слухи о политических лидерах Советского Союза. Все обвинения основыва­лись лишь на показаниях свидетелей.

8 сентября 1937 года за антиколхозную агитацию среди заключенных и колхозников ближайших сел, а также за помощь, оказываемую колхозни­кам сел Зыряновка, Поморье, Каурово, был расстрелян И.М. Казаков, быв­ший завхоз колхоза «Луч Алтая» с. Чарыш, отбывавший в лагере срок по ст. 58, а против И.В. Тимофеева, жителя с. Вяткино, так же отбывавшего на­казание по ст. 58 за участие в Усть-Пристанском антиколхозном восстании, было заведено уголовное дело. Документов о расстреле И.В. Тимофеева в архиве нет, но по обвинению, выдвинутому против него, ему грозило 10 лет лишения свободы или расстрел.

8 сентября 1937 года за антисоветскую агитацию среди заключенных расстрелян бывший подпоручик царской армии П.И. Кушнер, перешед­ший на сторону большевиков и командовавший с 1917 по 1920 гг. ротой в Красной Армии, в последующем оперуполномоченный секретного отдела НКВД города Майкопа, отбывавший наказание по статье 58. Ему вменя­лось в вину то, что он в присутствии заключенных позволил себе высказать­ся в защиту своего боевого командира Тухачевского, заявив, что он вовсе не враг народа. Петр Иванович пытался отстоять свою точку зрения перед агитатором, читавшим в лагере лекцию о вредительской деятельности Ту­хачевского.

17 августа 1937 года в лагере расстреляны трое заключенных, отбывав­ших наказание по ст.35(социально чуждый элемент). Это Филипп Тимофе­евич Туров-Трусов, до заключения проживавший в с. Калманка Западно­сибирского края, Тимофей Матвеевич Ведмеденко и Георгий Иванович Боряев (оба с Украины). Все они обвинялись в том, что среди заключенных исполнили песню, порочащую И.В. Сталина.

Но настоящая «охота» за «врагами народа» среди отбывающих в лагере политических заключенных началась в 1938 году. 2 октября 1938 года при­говорены к расстрелу шесть человек: финны Х.О. Кригер, Л.А. Музик, О.И. Тигонен, С.А. Халтунен, А.И. Лорви, украинец К.Ф. Купревич и русский И.В. Петров. В обвинительном заключении говорится, что А.И. Лорви органи­зовал из названных выше заключенных шпионско-диверсионную, терро­ристическую организацию, которая работала на финскую контрразведку, передавая ей секретную информацию и, находясь в заключении, готовила террористические акты на предприятиях г. Барнаула, а также на железно­дорожном пути Барнаул-Новосибирск. Несмотря на нелепость обвинения, 15 октября 1938 года все шестеро были расстреляны. Судьба И.В. Петрова неизвестна.

Несколькими днями позже в Чистюньском лагере теми же оперуполно­моченными раскрыта новая более массовая шпионско-диверсионная группа, работавшая на германскую разведку, в которую входили яко­бы 10 человек, в основном немцы из Украины и Оренбургской области.

Это И.И. Гирш, И.П. Дерксен, К.И. Карстен, К.И. Кригер, К.Ф. Мюллер, СП. Фейст, К.Г. Шредер, A.M. Шаров, С.С. Харенко, И.О. Кикаль. Обвинение было стандартным — передавали секретные сведения германской развед­ке и, будучи в лагере, готовили террористические акты против объектов народнохозяйственного назначения.

Третья и самая массовая террористическая группа польских шпионов в количестве 45 человек была раскрыта в лагере несколькими месяцами позже.

Была и еще одна «террористическая» группировка, раскрытая в Чистюньском ОЛП. Это группа из 27 православных священников высокого чина, возглавляемая епископом Иувеналием Масловским. Одним из чле­нов этой якобы шпионско-террористической группировки был протоиерей, кандидат богословия, священник Пятницкой церкви Сергиева Посада Ми­рон Ржепик. Находясь в течение 6 лет в лагерях, он сохранил все необхо­димые для отправления службы церковные атрибуты и тайно проводил их в лагере. Все священнослужители были расстреляны 13 сентября 1937 года в Комендантске (Кировском) лишь за то, что они осуществляли церковные службы в лагере. В 2006 году протоиерея Мирона Ржепика за духовный подвиг и мученичество православная церковь канонизировала в святые великомученики. В архивах обнаружены документы, протоколы допросов бывших оперуполномоченных Сиблага, где бывшие палачи, давая показа­ния, заявляли, что дела о шпионско-террористических организациях среди заключенных были сфальсифицированы, а признания от подследственных получены с помощью физического воздействия, то есть пыток.

Кроме политических процессов проводились расстрелы и по другим, не­политическим обвинениям, например, за нарушение режима (побег, отказ от выполнения работ). Но сколько человек было расстреляно таким обра­зом — об этом точных сведений нет. Есть данные лишь на одного заключен­ного Ефима Дмитриевича Архипова. В 1930 году ему, жителю с. Володарка и владельцу прекрасного плодового сада, предложили войти в колхоз. Он отказался. Тогда непокорного крестьянина обложили непосильным нало­гом. За недоимки привлекли к суду, дали полтора года лишения свободы. Отбывал в Чистюньском ОЛП. Вскоре совершил побег и продолжал по но­чам работать в собственном саду. Когда истек срок, пришел в сельсовет и сдался. Снова суд, на этот раз дали пять лет лагерей и пять лет ссылки. От­правили в тот же Чистюньский лагерь, снова несколько раз бежал. В 1938 году, после очередного побега, водворен в карцер. Ефим Дмитриевич в знак протеста объявил голодовку. За систематические побеги привлечен к суду, приговорен к высшей мере наказания и на девятый день голодовки расстрелян.

О заключенных 30-х годов сведений довольно мало. Так, известно, что в Чистюньском лагере в 1937 году отбывали наказание заведующая хи­рургическим отделением городской больницы г. Камень-на-Оби, выпуск­ница Санкт-Петербургского императорского клинического повивально-гинекологического   института,   член   ВКП   (б)   с   1927   года,   Наталья Алексеевна Сучилина, жена полковника армии Колчака, осужденная по ст. 58, за вредительскую шпионско-диверсионную деятельность в систе­ме здравоохранения. В Чистюньском лагере работала врачом в лагерной больнице. В 1948 году по окончании срока осталась работать заведующей лагерной больницей, в которой трудилась до апреля 1953 года. Когда в 1953 году Чистюньский лагерь перестал существовать, вместе с управле­нием Наталья Алексеевна переезжает в г. Барнаул, где уже в преклонном возрасте работает начальником хирургического отделения ИТК-2. В 1959 году, в возрасте 71 года, Наталья Алексеевна ушла на заслуженный отдых.

Среди заключенных Чистюньского ОЛП можно назвать Ксению Филип­повну Старикову из п. Айя Солтонского района, доживающую ныне свой век в доме престарелых в п. Труд. Больше из заключенных 30-х годов в живых никого не осталось.

К 1942 году Чистюньский ОЛП превратился в крупнейшее хозяйство с многочисленным контингентом заключенных. В связи с этим в 1946 году происходят кардинальные перемены как в организационной системе ла­геря, так и в контингенте, условиях и режиме содержания заключенных. Таким образом, следующий период истории Чистюньского лагеря можно определить 1946-1951 годами. Именно в 1946 году Чистюньское ОЛП было преобразовано в самостоятельный лагерь, подчиненный непосредственно ГУЛАГу, т.е. в Чистюньлаг, или Чистюньский инвалидный (оздоровитель­ный) лагерь НКВД СССР. Самостоятельные лагеря существовали на Алтае и ранее. Так, в 1942 году был создан Алтайлаг, заключенные которого строи­ли железную дорогу от Кулунды до Малинового озера и Михайловский со­довый комбинат.

В связи с образованием самостоятельного Чистюньского лагеря, в Ко­мендантске строится красивое двухэтажное деревянное здание управле­ния лагеря. Именно в этом здании размещаются в настоящее время ФАП и сельский Совет поселка Кировский. Увеличивается количество лагерных отделений Чистюньлага до 8, а также количество командировок. В лагере строятся новая туберкулезная больница, детский сад для детей заключен­ных, открываются учебные курсы механизаторов, строятся объекты соц-культбыта.

Несмотря на то, что с изменением структуры лагеря Чистюньский ИТЛ по-прежнему сохранял свой сельскохозяйственный профиль и должен был обеспечить продуктами питания систему ГУЛАГа, меняется его функ­циональное назначение в системе лагерей. Теперь Чистюньлаг являлся местом, куда направлялись престарелые и больные, а главное молодые, но ослабленные заключенные для восстановления работоспособности. Это подтверждается и тем, что ежегодно, по словам бывшего заключен­ного Н.А. Гендеберя, в лагере проводились комиссией медицинские осви­детельствования заключенных. По их результатам формировались этапы в другие лагеря, занимавшиеся строительством объектов народнохозяй­ственного назначения в тяжелых природно-климатических условиях (Бам-лаг, Дальлаг и т.д.). С изменением функционального назначения Чистюньского лагеря изме­няется состав заключенных. Количество «политических» сокращается, из которых в лагере в основном остаются престарелые люди. Прибывавшие заключенные данной категории также в основном состояли из больных и престарелых, которых нельзя было использовать на тяжелых работах. В лагпункте № 4 престарелые политические занимались в основном работа­ми на территории жилой зоны.

В это время среди политических в Чистюньском ИТЛ отбывали наказа­ние 80-летний профессор живописи из Ленинграда Константинов, заслу­женный артист Белоруссии Зенин и многие другие.

Незначительную часть политических заключенных составляли молодые люди, осужденные по ст. 58 п.10, за наиболее распространенное и менее опасное политическое преступление. Сами заключенные с некоторой до­садой, в шутку называли осужденных по ст. 58 п.10 «болтунами». Большую же часть заключенных стали составлять так называемые «бытовики», т.е. люди, осужденные по ст.111 (халатность) и другим статьям, связанным с нарушением дисциплины на производстве, растратами, финансовыми на­рушениями и служебными преступлениями,^ также по Указам Верховного Совета СССР от 07.08.1932 г. («за колоски») и от 07.06.1946 года (хищение государственной и колхозно-кооперативной собственности).

В лагерь стали приходить этапы с уголовниками («урками») и даже ворами-рецидивистами («ворами в законе»). Так, известно, что в 1948 году из Москвы в Чистюньлаг прибыл этап из уголовников, среди которых был авторитет тюремного мира из Москвы, вор в законе Костя Борода. Данная группировка уголовников доставила немало хлопот как заключенным, так и руководству лагеря. В течение трех месяцев администрация различными способами пыталась освободиться отданного контингента. В декабре 1948 года при побеге из лагеря Костя Борода и пять его подельников, бежав­ших вместе с ним во время бурана, замерзли. Выжил лишь один из бе­жавших, и то ему пришлось ампутировать обмороженные ноги. Остальные из московского воровского этапа были рассредоточены по 2-3 человека по разным лагпунктам и при удобном случае этапом отправлены в другие лагеря с более жестким режимом. Часть воровского этапа была сразу скон­центрирована в Комендантске, где для них на территории центрального лаготделения был выстроен специальный, отгороженный от остального лагеря, барак строгого режима содержания, так называемый «бур-барак» (т.е. барак «урок», или барак усиленного режима). Именно здесь заклю­ченные «урки» проходили проверку на способность работать в сельскохо­зяйственном производстве и соблюдение режима лагеря. Если нарушений не было, уголовник переводился на лаготделение, где содержался опять же хоть и в общем бараке, но в специальной секции для уголовников. В случае нарушения режима или отказа от работ он вновь переводился в «бур-барак», а затем этапировался в другие лагеря. Были случаи, когда охране с помощью оружия (1948 г.) пришлось избавляться от не желавших покидать Чистюньлаг обитателей «бур-барака», отправляемых в лагеря с усиленным режимом.

Таким образом, видно, что процент уголовного элемента возрастает, но он не составляет основную часть заключенных. Процент политических за­ключенных начинает снижаться, хотя данный контингент и продолжает по­ступать в лагерь. К примеру, в 1946 году в лагерь этапом прибывают около сотни священнослужителей православной церкви. Из воспоминаний на­чальника культурно-воспитательной части 4 лаготделения А.И. Новоселова и начальника охраны 4 лаготделения М.Ф. Межевалова следует, что свя­щеннослужителей было несколько десятков человек, довольно большой этап, все служители культа были, видимо, достаточно высокого духовного сана, судя по их церковному облачению. Их разместили в лагпункте № 2. Церковную утварь, имеющуюся у священников, изъяли и сдали начальнику лагеря, но заключенным разрешили оставить церковную одежду и не ста­ли стричь, как это делали со всеми остальными заключенными. Бывая по службе в лаготделении № 2, А.И. Новоселов и М.Ф. Межевалов видели, как заключенные священники служили службы и пели церковные песнопения так громко и красиво, что слышно было за пределами охраняемой зоны.

С преобразованием Чистюньского ОЛП в Чистюньский оздоровитель­ный лагерь меняются и условия содержания заключенных. Улучшается их питание. Часть производимой в лагере сельскохозяйственной продук­ции идет на питание самих заключенных. В день на заключенного в 1948 году, по воспоминаниям И.В. Лябушева, выдавали 400 г хлеба (пайка) в столовых, отстроенных в каждом лаготделении. Появляется мясо, масло, молоко. За хорошую работу передовиков труда отмечали праздничными пайками, усиленными чем-нибудь печеным, котлетой, яйцами. Особен­но много в данный период было красной рыбы, соленой севрюги, кеты, которая шла на корм свиньям и на питание заключенным. Именно в этот период, как вспоминают жители окрестных населенных пунктов, заклю­ченные Чистюньлага активно помогают продуктами питания зачастую го­лодным сельчанам, раздавая им рыбу и другие продукты. Так, супруга И.В. Лябушева, жительница с. Белово, вспоминает, как ожидали они в деревне приезда отряда заключенных, чтобы выменять у них на табак рыбу, хлеб, картошку. Кормили в лагере три раза в день, а расконвоированные заклю­ченные, кроме того, имели возможность дополнительно сами себе что-то приготовить из еды.

  Условия жизни заключенных стали в некотором смысле лучше, чем условия жизни сельского населения соседних деревень. Так, заключенная немка Л.Г. Рихтер, осужденная по Указу от 07.08.1932 года «за колоски» к 10 годам лишения свободы, вспоминает, что в лагере с 1946 года она жила лучше, чем в родном колхозе, и все время жалела, что нельзя было взять с собой в лагерь детей.

Вспоминает бывший начальник одного из лаготделений А.И. Остапенко: «Зашел я как-то раз на ферму, а там женщины сидят, беседуют. Срок у них уже к концу подходил. Вот они и придумали: «Давай хоть побег устроим, нам еще по два года дадут. Мы еще семьям помогать продуктами будем». Сами они из соседнего села были, и детишки частенько к ним прибегали. Там в колхозах ведь люди бедно жили, все государству отдавали. А у нас худо-бедно продукты водились. Кормили осужденных не так уж и плохо. Маслобойня своя была. Вот и помогали то куском хлеба, то еще чем. Я как услышал, говорю им: «Вы что, совсем из ума выжили. Если сбежите, то не один и не два года получите, и на ферме этой уж точно работать не буде­те». Так и отговорил от необдуманного побега». Встречались случаи, когда заключенные не хотели по истечении срока покидать лагерь, прятались либо оставались в лагере вольнонаемными рабочими и служащими. Так остались работать в лагере освободившиеся в 1946-1951 годах врач Н.А. Сучилина, агроном 6 лаготделения И.П. Спинок, механик 3 лаготделения М.Е. Шроо, экономист Г.В. Зиткевич и другие. Большие изменения произошли в плане снабжения одеждой, особен­но теплой. Если до 1946 года основной обувью для заключенных являлись ботинки из свиной кожи на деревянной подошве, то в 1946 году зимой за­ключенных обули в валенки. Зимой работающие в поле получили трофей­ное японское зимнее обмундирование (комбинезоны и бушлаты), только без знаков отличия. Жители с. Белово в шутку называли заключенных Чистюньлага «шальными солдатами». Несмотря на существенные организационные изменения, лагерь про­должал оставаться сельскохозяйственным. Трудно себе представить, что на лагерных полях заключенные устраивали социалистическое соревнова­ние между бригадами, боролись за повышение производительности труда и высокое качество. Среди неутомимых тружеников, болеющих всей ду­шой за общее дело, можно назвать агронома 4 лаготделения Александра Петровича  Гикало, бывшего директора Зареченской МТС (с. Чистюнька), отбывавшего срок по ст. 58. Дни и ночи проводил в лагерных полях неуто­мимый заключенный агроном. Несколько лет подряд наивысших резуль­татов в производительности труда добивалась бригада механизаторов 4 лагпункта (в составе Н.М. Соколова, Я.И. Стипура, отбывавших наказание по ст. 58, и И.С. Крылова, И.В. Лябушева, отбывавших сроки по Указу «за колоски», во главе со своим бригадиром и начальником тракторного парка лаготделения заключенным К.Г. Татарниковым).

Высокими показателями в труде отличались не только механизаторы, но и животноводы. Доярки надаивали по 3000 литров молока от коровы. Имелись случаи, когда надои составляли по 35-40 литров молока от коро­вы в день. О размерах и весе поголовья свиней в свинарниках до сегод­няшнего дня с удивлением вспоминают жители близлежащих населенных пунктов и переселенцы, которые в 1953 году приняли от заключенных ла­герное хозяйство.

Высока в данный период была и культура производства. Так, по воспо­минаниям бывшего заключенного И.В. Лябушева и начальника КВЧ 4 ла­готделения Новоселова, в свинарниках и коровниках было сухо и чисто, а на подоконниках и на стенах в проходах висели живые цветы.

В хозяйстве Чистюньлага трудились такие замечательные специали­сты, как природный самородок из Молдавии, бывший крестьянин, соз­давший свой завод по выпуску запасных частей к сельхозмашинам, И.Ф. Ганьтанжи, выпускник академии им. Тимирязева Тэн, бывший начальник Алтайского краевого земельного управления Н.И. Имельянов, начальник областного исполнительного комитета Московской области Попов, доктор физико-математических наук Кокиев, инженер из Молдавии И.О. Ника. Конструктор И.М. Селезнев, отбывая наказание в Чистюньлаге, изобрел лесоперерабатывающий комбайн, чертежи которого он демонстрировал заключенным. Свои чертежи он отсылал в Москву.

Кроме высокопроизводительного труда в Чистюньлаге была развита и художественная самодеятельность. Почти в каждом лагерном отделении были свои бригады артистов, в которые входило немалое число работни­ков культуры со всего Советского Союза. Среди заключенных Чистюньла­га были певица с Украины Рекис, заслуженный артист Белоруссии Зенин, артист Смоленского драматического театра Олег Владимирович Гумберт, певица из Москвы Зинаида Павлова, поэт и исполнитель Григорий Нико­лаевич Бедарев и многие другие. Коллектив художественной самодеятель­ности ставил спектакли, концерты, с которыми выступал не только перёд заключенными лагеря, но и перед жителями близлежащих населенных пунктов.

В лагере, верные когда-то данной клятве Гиппократа, трудились отбы­вавшие наказание врачи высокого профессионального уровня: СИ. Ваховская, З.И. Знаменская, терапевт центральной больницы в Комендантске Кокина и другие. К ним ходили лечиться не только заключенные, но и ра­ботники охраны, члены их семей.

С1946 года происходят резкие изменения и во взаимоотношениях охра­ны и заключенных. На смену сиблаговской охранке, профессиональным чекистам НКВД, заплечных дел мастерам стала формироваться своя служ­ба охраны, в основном из сибиряков, вернувшихся с фронта, людей, испы­танных войной и привыкших, несмотря ни на что, ценить в людях чувство собственного достоинства. Служба в Чистюньлаге в послевоенный период была гораздо выгоднее, чем жизнь в колхозе, что привлекало на службу многих фронтовиков. Так, в 6 лагпункт пришли фронтовики И.М. Бугаков, E.A. Гончаров, А.А. Мишуров, К.И. Лыков. Начальником службы механиза­ции Чистюньлага (главный инженер) стал вернувшийся с фронта житель с. Поморье А.П. Кучиренко. В охрану 4 лаготделения пришли фронтовики Ко­зицын и Белкин.

А.П. Кучиренко вспоминает: «Я в 1946 году, вернувшись с фронта в род­ное село, хотел продолжить работу механиком и преподавателем в Чи-стюньской школе механизации. Но в 1946 году отменили карточки и пайки, прокормить семью на скудную зарплату было очень трудно, и уж совер­шенно невозможно было прожить с семьей в колхозе. Мне предложили поступить механиком в Чистюньлаг. Там оклад был 450 рублей плюс паек (500 г, хлеба на работающего и 300 г на иждивенца в день), а также об­мундирование, в том числе и зимнее. Такие условия меня устраивали, хотя еще с юности я старался обходить Сиблаг стороной».

Начальником 4 лагпункта стал фронтовик, орденоносец М.Ф.Межевалов, а его брат, также фронтовик, стал возглавлять культурно-воспитательную часть 5 лаготделения. Начальником КВЧ 4 лаготделения стал фронтовик Новоселов. Таким образом, старых работников НКВД, «ежовской» школы, в лагере осталось мало. Кроме того, в большом лагерном хозяйстве многие должностные обязанности в послевоенный период стали исполнять так на­зываемые вольнонаемные служащие, многие из которых являлись бывши­ми заключенными Чистюньского ОЛП Сиблага, отбывшими свой срок. Так, главным врачом Чистюньлага продолжала работать отбывшая наказание (10 лет) Наталья Алексеевна Сучилина. Главным экономистом Чистюньлага стал бывший политический заключенный Григорий Васильевич Зиткевич, механиком 3 лаготделения Чистюньского мясомолсовхоза стал бывший за­ключенный, и такие случаи были не единичны.

В 1950 году в истории Чистюньского лагеря происходят новые структур­ные изменения. 23 сентября 1950 года Чистюньский оздоровительный ла­герь теперь подчиняется управлению исправительно-трудовых лагерей и колоний управления внутренних дел по Алтайскому краю (УИТЛК УВД АК). А 23 апреля 1951 года сам Чистюньлаг прекращает свое существование и преобразуется в Чистюньское Лагерное Отделение (ОЛО) УИТЛК УВД по Алтайскому краю.

Изменение статуса лагеря и его подчиненности не отразились на его хозяйственном и функциональном назначении. Лагерное отделение по-прежнему занималось производством сельскохозяйственной продукции. Причем в лагере не произошло не только какого-либо сокращения произ­водственных мощностей, а наоборот, наметилось некоторое расширение производства. Открыто второе отделение лагпункта № 4. Хозяйство лагеря переводится на хозрасчет.

Данные преобразования привели к еще большим положительным из­менениям в жизни заключенных. По воспоминаниям бывшего бухгал­тера лаготделения № 4 Веры Архиповны Козициной, заключенным ста­ли выплачивать зарплату. Из месячной зарплаты заключенного лагерная администрация вычитала часть за обмундирование и питание. Оставшаяся сумма делилась на три части: 70 процентов шло на личный счет заключен­ного (это та часть, которую он мог забрать только при освобождении), 20 процентов шло на личную карточку заключенного, с которой он в любое время с разрешения администрации лагеря мог снять нужную ему сум­му, и 10 процентов выдавалось на руки наличностью. Даже 10 процентов получаемых на руки заработанных денег для крестьян, которые привык­ли вообще за свой труд получать только трудодни, было чудо, верх же­лаемого. К тому же при освобождении они получали довольно приличную сумму наличных денег. Иногда этой суммы хватало для того, чтобы купить корову, недорогую мебель и построить скромное жилье. Так, бывшие за­ключенные Мирошниченко, освободившись из лагеря в 1953 году, на по­лученную сумму смогли купить одежду, мебель, завести свое хозяйство и выстроить простенькое крестьянское жилище.

Именно в этот период в каждом лагерном отделении открываются специализированные ларьки, где заключенные могли приобрести това­ры первой необходимости. Часть заключенных отправляли деньги сво­им бедствующим семьям. С заключенных начали высчитывать алимен­ты. Удивительно, но в лагере не было так разоряющих простых людей обязательных займов. В 1952 году в лаготделениях вместо полуземляных бараков, кишащих вшами и блохами, были выстроены просторные на­катанные из бревен бараки. В 4 лагпункте был построен барак, в кото­ром размещались медпункт и лагерный клуб. По воспоминаниям бывших заключенных 4 лагпункта, в центре лагерной зоны, на площади, заклю­ченные разбили клумбу в виде звезды. Раз в неделю около нее админи­страция лагеря проводила культурные вечера совместно для женской и мужской зон. В б лагпункте заключенные разбили превосходный парк, который радует жителей поселка Топольный и в настоящее время. Ла­герная самодеятельность пополнилась музыкальными инструментами (гитары, мандолины, баян, балалайки). Улучшилось положение и в жен­ской зоне. Среди заключенных в лагере стали складываться семьи. Так, создали семьи в заключении Гендеберя, Мирошниченко, Рихтер и мно­гие другие. И несмотря на то, что они находились постоянно в разных лагерных зонах, администрация лагеря разрешала общаться супругам. Об этом свидетельствуют как сами бывшие заключенные, так и тот факт, что у нескольких семей первенцы родились в лагере. На центральном лагпункте был организован родильный дом и дом малютки для детей заключенных. По воспоминаниям бывшей нянечки дома малютки Чи­стюньского ЛО Т.П. Нагановой, женщины за полтора-два месяца до родов освобождались от работ и переводились на усиленный режим питания. После родов в течение 6 месяцев роженица находилась на централь­ном лагпункте и кормила своего ребенка. Затем женщина возвраща­лась в свое отделение и лишь в свободное время с разрешения админи­страции лагеря могла навещать ребенка в доме малютки. Ребенок, до­стигая возраста 1 года, переводился в детский дом. Адрес детского дома сообщался родителям, и они после освобождения могли его забрать. Так забрали из детского дома своих детей: Владимира Николаевича Гендеберя супруги Гендеберя, Светлану Андреевну Мирошниченко (Федосо­ву) супруги Мирошниченко.

Подобные изменения отразились на производительности заклю­ченных, культуре производства. В период 50-х годов несколько из­меняется состав заключенных лагеря. Большую часть заключенных в данный период составляют осужденные по Указу Верховного Совета от 07.06.1946 года за хищение государственной собственности, за бытовые преступления, халатность на производстве, финансовые и должностные преступления. Процент уголовных элементов, по словам бывших заключенных, в данный период не увеличился. В соответствии с Постановлением Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года все политические заключенные, как вновь осужденные, так и содер­жавшиеся в заключении, должны быть сосредоточены в создаваемых особых лагерях и особых тюрьмах. Количество политических заклю­ченных в Чистюньском ЛО, по-видимому, сокращалось, но прибывшие ранее политические продолжали отбывать срок наказания (в Чистюнь­ском ИТЛ). Так, Раймундес Шукис сын Иозоса, осужденный 23.03.1946 года по ст. 58 п.10 ч.2 к 5 годам лишения свободы, освободился из Чистюньского лагеря в марте 1951 года. Главный агроном КрайЗУ Н.Ф. Емельянов, осужденный в августе 1945 года по ст. 58 п.10 ч.2 и с.58 п.11, п.14 к 10 годам лишения свободы, до 1953 года отбывал наказа­ние в Чистюньском ЛО.

Среди политических заключенных Чистюньского лагеря 50-х годов мож­но назвать такие имена, как Сара Исааковна Ваховская, Владимир Соколов, Дора Акимовна Джембель и другие. Как известно из воспоминаний быв­ших заключенных 4 лагпункта (Н.А. Гендеберя, Н.В. Лябушева, Л.Г. Рихтер, М.Л. Мирошниченко), в жилой зоне до самого расформирования лагеря существовал и был полностью заполнен барак для политических заклю­ченных.

27 марта 1953 года вышел Указ Верховного Совета СССР, в связи со смертью И.В. Сталина, о проведении амнистии отбывающим срок за­ключенным. В соответствии с указом всем, кроме заключенных за кон­трреволюционную и антисоветскую деятельность, сократить срок на­казания на 5 лет. Таким образом, большинство заключенных Чистюнь­ского ЛО попадали под амнистию и в срок до 27 апреля должны быть освобождены. Чистюньский лагерь окончательно прекращал свое существование.

Оставшихся в лагере политических заключенных, по словам амнисти­рованных И.В. Лябушева и Н.А. Гендеберя, а также офицеров лагеря Межевалова и Новоселова, отправили этапом в Мариинский лагерь, а всех остальных, не попавших под амнистию, перевели в г. Барнаул, по всей видимости, в исправительно-трудовую колонию сельскохозяйственного назначения № 3 в п. Куета. Эта колония имела такое же хозяйственное на­значение, как и расформированное Чистюньское ЛО.

После ликвидация лагерного отделения без присмотра остался один из крупнейших в крае объектов сельскохозяйственного производства. С целью не допустить развала хозяйства и проведения весенне-полевых работ администрация лагеря обратилась к амнистируемым заключен­ным с просьбой заключить договор и на правах вольнонаемных отра­ботать в бывшем лагерном хозяйстве хотя бы несколько месяцев. На призыв администрации лагеря только на 4 и 3 лагпунктах откликнулось около 20 человек. Среди оставшихся в лагерном хозяйстве оказались большинство вольнонаемных Чистюньского ЛО, а также часть охраны лагеря, такие как стрелки Белкин и Казицын на 4 лагпункте, Бугаков и Лыков на 6 лагпункте. Подобная ситуация складывалась и в других ла­герных отделениях.

К лету 1953 года на земли бывшего Чистюньского ЛО стали перебрасы­вать спецпереселенцев — немцев Поволжья, в основном из Косихинского района. Так оказались в хозяйстве семьи Ивана Федоровича Баткауэра, Да­вида Давидовича Кенига и других. Сразу после расформирования лагеря вся техника, скот, а также лагерные производства (маслозаводы, мельни­цы, пекарня, кирпичные заводы и овчинно-шубные мастерские) переда­вались организуемому на базе Чистюньского ЛО Чистюньскому мясомол-совхозу. Бывшие лагерные отделения стали бригадами нового хозяйства. А бывшие заключенные, охрана и подкомендатурные спецпереселенцы немцы Поволжья, оставшиеся в лагпунктах, образовали населенные пун­кты в 1 и 2 лагпунктах — п. Кировский, в лагпункте 5 — п. Садовый, в лагпун­ктах 3 и 4 — п. Ключи, в лагпункте 6 — п. Топольный. Из сооружений Чистюнь­ского лагеря до сегодняшнего дня находится в эксплуатации здание штаба Чистюньлага.

На данный момент Чистюньский лагерь является одним из самых изученных на Алтае исправительно-трудовых лагерей. Однако и в его истории еще много белых пятен. Так, документально не определена точная дата образования лагеря. По следственным делам 30-х годов, Чистюньский лагерь значится как отдельный лагерный пункт Сиблага, а по следственным делам 40-х годов уже как лагерное отделение Сиблага.

В чем принципиальное различие между Отдельным лагерным пунктом и Лагерным отделением Сиблага? Когда произошло данное структурное изменение в системе Сиблага и с чем оно было связано? Где проводились расстрелы (заключенных Чистюньского ОЛП), приговоренных к высшей мере наказания, и сколько всего заключенных было расстреляно? Какое количество политических заключенных содержалось в Чистюньском лаге­ре в разные периоды его существования? Эти и многие другие вопросы еще ждут своего разрешения. Данная статья — лишь первый опыт в этом направлении.

Источники и литература

Справочник  «Система  исправительно-трудовых  лагерей  в  СССР, 1923-1960 гг.», Москва, 1989 г.

Самсонов A.M. «Знать и помнить». Москва: Политическая литерату­ра, 1989 г.

Гришаев В.Ф. «Реабилитированы посмертно». Барнаул, 1999 г.       —^:;

Кобелев А.И. «Государством призванные». Барнаул, 1999 г.

«Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», т.1. Барнаул,

1999 г.

«Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», т. 2. Барнаул,

2000 г.

«Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», т.З г. 1 и 2. Барнаул, 2001 г.

«Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», т. 4. Барнаул, 2002 г.

 

ЧИСТЮНЬСКИИ ЛАГЕРЬ В СУДЬБАХ И ЛИЦАХ

С.В. Поздин

История прошедшего XX века очень противоречива. Она полна как ра­достью побед, великих свершений, невероятным энтузиазмом и верой в человека, так и горечью потерь, глубоких разочарований, унижений и беззаконий как в отношении отдельных лиц, так и целых народов нашей страны.

Одной из горьких, черных страниц нашей истории являются политиче­ские репрессии, унесшие жизни сотен тысяч ни в чем не повинных людей, разрушившие миллионы человеческих судеб. И, как ни странно, победи­телями, пострадавшими и судьями в бурный XX век были в большинстве своем одни и те же люди, наши прадедушки и прабабушки, наши предки, а вместе с ними и мы, как молодые веточки большого родового дерева.

Сейчас, опираясь на материалы архивов и воспоминаний очевидцев, мы имеем возможность более вдумчиво заглянуть в прошлое, задать себе вопросы: как могло произойти, что люди, искренне верившие и бо­ровшиеся за Советскую власть, вдруг оказывались в лагерях с клеймом «враг народа». И там, в заключении, добивались высоких результатов в труде на благо истязавшего их государства. Многие из тех, кому удалось вернуться из лагерей, стали передовиками производства, были удостое­ны правительственных наград за достижения в труде. Что двигало этими людьми? Во что они верили? Что придавало им силы?

На территории п. Ключи Топчихинского района с 1932 по 1953 год рас­полагался Чистюньский отдельный лагерный пункт Сиблага НКВД СССР. После его расформирования в 1953 г. многие бывшие заключенные и работники лагеря не захотели никуда уезжать и образовали четыре на­селенных пункта: поселки Кировский (бывшее центральное лагерное от­деление), Топольный (6 лагерное отделение), Садовый (5 лагерное отде­ление) и Ключи (3 и 4 лагерные отделения). На базе большого лагерного хозяйства были образованы два крупных совхоза — «Раздольный» и «Но­вый». С самого первого дня существования поселков и совхозов бывшие заключенные и их охранники трудились и жили в большой дружбе и со­гласии.

Попытка осмыслить причины глубоких противоречий в судьбе этих лю­дей, понять их заставила меня взяться за данное исследование. Ведь без понимания процессов, происходивших в душе человека, мы не сможем разобраться во многих событиях XX века.

Попробуем восстановить судьбы некоторых заключенных и их семей.

Интересна судьба замечательного человека, прекрасного хирурга Натальи Алексеевны Сучилиной, посвятившей, несмотря ни на что, всю свою жизнь медицине и служению человеку. Наталья Алексеевна Сучилина родилась в бедной дворянской семье города Павловска Санкт-Петербургской губернии в 1888 году. В 18 лет молодая девушка решает посвятить свою судьбу медицине. Причем она мечтает лечить не богатых петербургских пациентов, а простой народ, бедных и обездоленных, в которых в России никогда не было недостат­ка. И в 1906 году Наталья Алексеевна поступает в Санкт-Петербургский Императорский повивально-гинекологический институт для бедных ве­домства учреждений императрицы Марии, который она оканчивает с от­личием в 1910 году и получает звание повивальной бабки первого раз­ряда, а также право свободной практики по своей специальности во всей Российской Империи. Полная энтузиазма, она отправляется в далекую Сибирь, г. Томск, где начинает свою профессиональную деятельность. Затем молодой, но способный хирург-гинеколог, Сучилина становится за­ведующей городской больницей.

В 1917 году Наталья Алексеевна выходит замуж за командира одного из резервных полков, расквартированных в Томске, полковника В.И. Ковалевского. Когда в Сибири устанавливается Советская власть, Наталья Алексеевна принимает новую власть и приступает к организации меди­цинского обслуживания в г. Томске и близлежащих волостях. С приходом к власти в Сибири адмирала Колчака, верная клятве Гиппократа, она ле­чит раненых бойцов и офицеров белой армии.

Осенью 1919 года муж Натальи Алексеевны полковник В.И. Ковалев­ский вместе со своей частью переходит на сторону Красной Армии и си­бирских партизан, а уже в 1920 году он умирает.

В 1924 году Н.А. Сучилина вступает в ряды ВКП(б). С 1930 года Наталья
Алексеевна работает в г. Камень-на-Оби. Молодая женщина, оставшись одна, находит спасение от одиночества в работе. За годы медицинской практики повивальная бабка первого разряда Н.А. Сучилина научилась делать сложнейшие по тем временам хирургические операции. Сказа­лись знания, опыт и, наверное, природный дар врача-хирурга.                                                                       ‘

Но в 1937-1938 годах началась так называемая великая чистка партии. А во главе всей медицины города Камень-на-Оби под личиной члена ВКП(б) работает враг, дворянка, вдова полковника колчаковской армии. Этого было достаточно, чтобы вначале Наталью Алексеевну исключить из рядов партии, а затем в марте 1938 года, обвинив в принадлежности к контрреволюционной диверсионно-повстанческой организации, аресто­вать и осудить по ст. 58 п.2 и п.11 к 10 годам лишения свободы, В обви­нении говорилось, что заведующая больницей главврач Н.А. Сучилина не оказывала необходимой помощи рабочим и колхозникам, вредительски делала операции.

В 1957 году дело было полностью прекращено за отсутствием состава преступления. А пока в 1938 году хирург Н.А. Сучилина оказывается в Чистюньском лагерном пункте Сиблага НКВД СССР, где в связи с отсутстви­ем медицинского персонала начинает работать в лагерной больнице.

К завершению срока, то есть к 1948 году, Наталья Алексеевна уже глав­ный врач центральной лагерной больницы. Политическая заключенная, «социально чуждый элемент», хирург Сучилина одинаково блестяще де­лает сложнейшие операции заключенным, работникам лагеря и членам их семей. Так, она оперировала заключенного Н.А. Гендеберя и спасла ему от ампутации ногу. О превосходном лагерном хирурге знали не толь­ко во всех лаготделениях Чистюньского ОЛП, но и колхозники ближних населенных пунктов. Освободившись из заключения, Наталья Алексеев­на не покидает лагерь. Уговорив также освободившихся из заключения врачей, она остается вместе с ними работать в лагерной больнице по най­му, продолжая лечить заключенных.

1953 год. Смерть И.В. Сталина. Большая амнистия. Лагерь опустел, а к 27 апреля 1953 года был полностью расформирован. Офицеры Чистюнь­ского ИТЛ были переведены в г. Барнаул. В недавно открытую Барнауль­скую женскую колонию №2 уезжает и Наталья Алексеевна с группой вра­чей, таких же бывших заключенных, как и она. В колонии она заведует хирургическим отделением больницы. В 1959 году в возрасте 71 год по состоянию здоровья Н.А. Сучилина оставила медицинскую практику и ушла на заслуженный отдых (Ответ ГУВД Алтайского края № 2-170 от 20.06.2002 (картотека: отборочный список № 8, архивная карточка ф. № 3))

В 1986 году, на 98-м году жизни, Натальи Алексеевны не стало. 49 лет жизни хирург Н.А. Сучилина отдала медицине и, несмотря ни на какие полити­ческие взгляды, личные невзгоды, оставалась верна своим принципам: всегда служить человеку и бороться за его жизнь, невзирая на его на­циональность, политические убеждения, социальное и материальное по­ложение. Это была очень энергичная женщина. Однако пережитое сказа­лось на ее характере и образе жизни. Ходила Наталья Алексеевна всегда в кирзовых сапогах и военном бушлате. В голосе и поведении появились суровые мужские черты. Она была довольно скрытным и неразговорчи­вым человеком. Но за видимой суровостью где-то в глубине души по-прежнему скрывалась добрая петербургская девушка Наташа, студентка медицинского института, мечтавшая облегчить жизнь бедных людей. В родной Ленинград, так же как и в Камень-на-Оби, она не вернулась. Когда ее спрашивали, почему она осталась в лагере, ответ ее был один: «назад мне хода нет, два раза в одну реку не войдешь». Как относилась Наталья Алексеевна к репрессиям и своему положению, неизвестно. Об этом она никогда и ни с кем не говорила.

Также удалось частично восстановить судьбы нескольких заключен­ных Чистюньского лагеря, отбывавших наказание в 30-40-е годы. И среди них женщина врач-стоматолог Вера Владимировна Мицкевич (ОСДУАДААК фр.2 оп.1 д.14205)

Родилась Вера Владимировна в 1896 году в городе Волчанске Харьков­ской губернии в семье нотариуса В.В. Дорошенко. Семья была большая. Детей пятеро: четыре сына и дочь. Интеллигентные и образованные ро­дители стремились привить детям любовь к наукам и искусству. Братья Борис и Сергей стали юристами, Глеб — профессиональным художником, окончив Художественную академию, а Николай — инженером-механиком.

Младшая дочь Вера в 1916 году окончила зубоврачебную школу Г.И. Вильга в г. Москве и получила право осуществлять медицинскую прак­тику врача-стоматолога в любой части Российской империи. Проходя обучение в школе Вильга, она знакомится со своим будущим мужем -студентом юридического факультета МГУ Аркадием Модестовичем Миц­кевичем. После окончания учебного заведения молодая пара уезжает в Тифлис, где начинает свою самостоятельную практику молодой юрист Мицкевич. В том же 1916 году у супругов родился сын Владимир. С 1917 года Вера Владимировна начинает профессиональную деятельность сто­матолога.

Как приняла революцию семья Мицкевич, неизвестно. Есть данные, что Вера Владимировна с 1930 года работала секретарем-машинисткой в Военно-революционном трибунале г. Тифлиса. Вероятно, ей приходи­лось не раз печатать документы, связанные с проводимыми в стране ре­прессиями. Неудивительно, что подобная информация была секретной и обсуждению не подлежала. Но не смогла Вера Владимировна равнодуш­но относиться к материалам и документам, которые проходили через ее руки. В 1935 году она неосторожно выразила свое отношение к процес­сам, проводимым Военным трибуналом.

Трагические последствия подобного вольнодумства не заставили себя долго ждать. Вскоре машинистку дворянского происхождения арестова­ли и тем же Тифлисским трибуналом приговорили по ст. 58 п.10 к 5 годам лишения свободы.

Так началась лагерная жизнь В.В. Мицкевич. Сначала Шемонаихинские лагеря, затем центральный Мариинский лагерь Сиблага НКВД СССР, и в 1936 году Веру Владимировну переводят в Чистюньский отдельный лагерный пункт Сиблага.

Еще в Мариинском лагере Вера Владимировна добровольно изъяви­ла желание работать зубным врачом в лагерной больнице. За хорошую работу и примерное поведение ей сокращают срок на три месяца. В Чистюньском ОЛП Вера Владимировна проводит большую общественную работу, возглавляя санитарно-эпидемиологическую комиссию лагеря, за что ее переводят на расконвоированный режим содержания.

Но наступает роковой 1937 год. В июне этого года всех осужденных по ст. 58 и отбывающих наказание в Чистюньском лагере, законвоировали, перевели на строгий режим содержания. Не обошло это и Веру Владимировну, которая была водворена в женский подконвойный барак и переведена на тяжелые сельскохозяйственные работы. Но и здесь мо­лодая энергичная заключенная занимает активную жизненную позицию. Она становится старостой подконвойного барака.

Однако 2 августа 1937 года против В.В. Мицкевич, было заведено уго­ловное дело по ст. 58 п.10, якобы за пропаганду и агитацию среди за­ключенных лагеря, содержащую призывы к свержению, подрыву и осла­блению Советской власти. Расследованием дела занимались оперупол­номоченные 3 отдела лагеря Беляков, Кадников и Шишкин. Вере Влади­мировне вменялось в вину, что, находясь в лагере, она систематически занималась антисоветской агитацией среди заключенных.

Решением особой тройки Управления НКВД по Западносибирскому краю от 16 сентября 1937 года В.В. Мицкевич была приговорена к выс­шей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 23 сентября 1937 года в центральном лагерном отделении Чистюньского ОЛП (ныне п. Кировский).

Как свидетельствуют жители п. Топольный В.М. Шроо и п. Ключи С.А. Беспальченко, ее тело было сброшено вместе с телами многих других расстрелянных в огромный ров на краю лагерного сада в районе местеч­ка Туркина гора.

Анализируя материалы следственного дела по обвинению В.В. Мицке­вич можно сделать вывод, что оно велось крайне небрежно и с больши­ми нарушениями.

В постановлении о принятии дела к производству, подписанном опе­руполномоченным Беляковым 2 августа 1937 года, говорится, что он рас­смотрел поступивший материал на з/к Мицкевич и нашел, что в данном материале усматриваются признаки уголовно наказуемого деяния, пред­усмотренного ст. 58 п.10, и постановил принять материал к производству, а з/к В.В. Мицкевич привлечь к уголовной ответственности, взять под арест и поместить в арестное помещение лагеря. Но в деле нет никаких материалов, датированных ранее 5 августа 1937 года. Нет никаких доку­ментов (заявлений, анонимного письма и т.д.), дающих основание начать 2 августа 1937 года судебное преследование. Видимо, следователям не обязательно иметь какие-либо основания, достаточно было устного заяв­ления доносчика или вообще никаких заявлений, чтобы начать процесс по уголовному преследованию заключенных.

По данному делу было привлечено 5 свидетелей, которые дали весь­ма туманные показания. Все они сводились к тому, что якобы В.В. Миц­кевич рассказала когда-то анекдот, содержание которого они не помнят, но знают, что он порочит вождя народов И.В. Сталина (что-то про ботинки Ленина и сапоги Сталина). Самого текста анекдота или хотя бы примерно­го его содержания в деле нет. Хотя в обвинительном заключении и гово­рится, что Вера Владимировна постоянно вела антисоветскую агитацию среди заключенных, но никаких агитационных материалов антисоветско­го содержания (листовки, прокламации, обращения), написанных Миц­кевич или кем-либо другим, в деле также не представлено.

Кроме якобы рассказанного анекдота про Сталина заключенная обви­нялась в том, что распространяла провокационные слухи в отношении руководителей Коммунистической партии и Советского государства. По­казания свидетелей по данному пункту обвинения сводились к следую­щему: будто бы В.В. Мицкевич рассказала, что в Мариинском лагере она встречала среди заключенных детей каких-то руководителей партии и правительства. И тут каждый из свидетелей говорил все, что ему прихо­дило в голову. Кто-то говорил, что это были дети Ворошилова и Сталина, кто-то утверждал, что чьи-то из правительства, а некоторые доказывали, что это дети Ворошилова и Орджоникидзе. Видимо, следствию не столь важно было, чьих детей видела Мицкевич и видела ли их вообще.

Лишь из допроса обвиняемой, проведенного Беляковым, мы видим, что из всего этого нагромождения несуразностей хоть отдаленно похоже на правду, а что — продиктованная следователем ложь. Обвиняемая чест­но и открыто рассказала следователю все, о чем она хоть раз говорила заключенным на политические темы.

Кроме вышеизложенного, которого следствию показалось явно недо­статочно для расстрела, все свидетели словно под диктовку (в этой части все свидетельства совпадают буква в букву) наговаривают на обвиняе­мую, утверждая, что она говорила: «скорее бы началась война, которая положит конец лагерям», «японцы и германцы разгромят Советский Союз и свергнут Советскую власть». Также В.В. Мицкевич вменялось в вину, что она, демонстрируя свое дворянское происхождение, называла всех заключенных не иначе как «сударь», «сударыня», «господа».

На допросе Вера Владимировна полностью опровергла все обвинения. Никто и не добивался, чтобы она призналась, как это нередко делалось на воле. На очной ставке со свидетелями Мицкевич также опровергла все выдвинутые против нее обвинения и объяснила, что именно из данных сумбурных показаний свидетелей правдиво. Например, в лагере в Мариинске, работая зубным врачом, Вера Владимировна лечила зубы сыну Постышева, который был осужден за то, что возмущался царившим в кол­хозах голодом. Он также рассказывал, что его отец встречался со Стали­ным и просил выпустить сына из лагеря, на что Сталин ответил: «Пусть поучится строить коммунизм в лагерях».

Также Мицкевич пояснила, что рассказывала заключенным случай, очевидцем которого была сама, живя в Тифлисе до ареста. На трамвай­ной остановке она видела мать И.В. Сталина. Женщина не могла уехать, так как трамвай был переполнен и ее оттеснила толпа. Но когда узнали, что она мать Сталина, то уступили ей место и посадили на самое удобное место в трамвае. Вера Владимировна говорила, что «вот сын управляет всем государством, а мать его, как простой пассажир, едет в трамвае». Из документов дела видно, что Вера Владимировна была очень куль­турной и воспитанной женщиной с активной жизненной позицией. Ви­димо, репрессии, о которых она, как работник военно-революционного трибунала, знала хорошо, волновали ее и свое отношение она выража­ла в разговорах с заключенными, говорила, что уж если дети таких лиц, как кандидат в члены политбюро Постышев, по приказу Сталина сидят в лагерях и никто не может их освободить, то уж им, простым смертным, тем более помощи ждать неоткуда. Если уж Сталин не прощает своему близкому окружению, строго относится к своей матери, то уж к обычному человеку отношение будет еще строже.

Кроме показаний свидетелей, в деле имеется характеристика на з/к В.В. Мицкевич, данная начальником культурно-воспитательной части лагеря Подзоровым и подписанная заместителем начальника лагеря Царегородцевым. В ней почему-то В.В. Мицкевич характеризуется как зако­стенелый бюрократ, мол, она не уделяла никакого внимания санитарно­му состоянию лагеря и заключенных. В результате того, что Мицкевич не лечила зубы, имелись факты пропусков заключенными работ, что вело к подрыву мероприятий Советской власти. Опять выдвигаются серьезные обвинения в саботаже на производстве, и ни одного документального подтверждения в деле нет, зато есть подтверждение обратного. В личной учетной карточке заключенной В.В. Мицкевич, с которой она переведена в Чистюньский лагерь, значится, что за 1937 год Вера Владимировна име­ет 190 зачетов и трудовых дней вместо 177 положенных. Как расценить тот факт, что за хорошую работу Вере Владимировне был сокращен срок заключения и она долгое время возглавляла санитарную комиссию лаге­ря, а затем была старостой подконвойного барака? Почему Подзоров и Царегородцев, зная, что Мицкевич постоянно ведет антисоветскую аги­тацию среди заключенных, саботирует работы в лагере и мероприятия Советской власти, доверяли ей ответственные должности, поощряли и перевели на бесконвойный режим содержания? Все это доказывает, что цель характеристики — обвинить подсудимую, поддержать обвинение. Под эту цель подбирались и выдуманные факты.

В процедуре ведения следствия также есть существенные нарушения, вызванные спешкой в проведении следственных мероприятий в соответ­ствии с приказом НКВД № 0047 от 30 июля 1937 года об ускоренном де­лопроизводстве по политическим преступлениям.

Следствие было лишь формальной подгонкой фактов под уже извест­ный, но еще не озвученный особой тройкой УНКВД по Западносибир­скому краю, самый суровый приговор. Так, допросы свидетелей прово­дились 5, 15 и 19 августа 1937 года. Очные ставки со свидетелями про­водились 27 и 28 августа, а постановление о закрытии дела и передачи его по подсудности подписано оперуполномоченным 27 августа. Таким образом, мы видим, что дело было закрыто на день раньше, чем была проведена последняя очная ставка. Очные ставки были проведены лишь с двумя свидетелями из пяти. Свидетельские показания привлеченного по делу свидетеля В.Ф. Зиновьевой вообще отсутствуют, нет и протокола очной ставки с ней. Их либо вообще не вели, либо з/к Зиновьева вписана была в число свидетелей для количества. Последний допрос обвиняемой также датирован 28 августа, то есть после закрытия следственного дела. Дело   расследовалось  всего  25  дней.   Приговор  (самый  суровый  — расстрел) был вынесен 16 сентября 1937 года. Закрытое дело лежало до вынесения официального приговора 20 дней по причине того, что лимит по Сиблагу на расстрел, присылаемый из Москвы, уже был выбран и ожи­дали приказа об его увеличении. Это же подтверждает и опубликованная в книге «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», т. 1, ч. 1 справка Управления Сиблага в Москву, в которой говорится, что лимит по Сиблагу на осужденных по первой категории был 800 человек и исчерпан полностью. Часть приговоров по первой категории задержана до получе­ния дополнительного лимита. Через неделю…

Вот так сложилась судьба еще одной женщины, врача, политического заключенного Чистюньского ОЛП.

Веру Владимировну расстреляли в 1937 году, а врач Н.А. Сучилина, о которой говорилось ранее, была переведена в Чистюньский лагерь в 1938 году, и трагедия, произошедшая с врачом Мицкевич, видимо, стала для нее хорошим уроком. Это одна из причин того, что Н.А. Сучилина в Чистюньском ОЛП в столь неспокойное время осталась жива.

Среди расстрелянных в 1937 году политических заключенных интерес­на судьба еще одного человека — Петра Ивановича Кушнера (ОСДУАДААК фр.2 оп.1 д. 13744).

Петр Иванович родился в 1896 году в семье крестьянина Майкопского округа. Окончил 4-классную земскую школу. В 1914 году ушел доброволь­цем на фронт, где в 1915 году прошел обучение в школе прапорщиков. К 1917 году дослужился до звания подпоручика. В этом же году Кушнер перешел на сторону Советской власти и в 1917-1920 годах воевал в рядах Красной Армии.

В 1920 году, вернувшись в родные края, поступил на службу в НКВД уполномоченным секретного отдела УНКВД г. Майкопа. Туда же перевез из деревни жену и детей. В 1930 году у Петра Ивановича уже было четве­ро малолетних детей.

Зная всю секретную кухню НКВД, связанную с проведением сплошной коллективизации, оперуполномоченный секретного отдела П.И. Кушнер позволил себе усомниться в правильности и законности проводимых ме­роприятий и неосторожно поделился своими сомнениями с сослужив­цами. Последствий долго ждать не пришлось. 21 ноября 1930 года П.И. Кушнера арестовывают и по ст. 58 п.10 и п.12 приговаривают к 8 годам лишения свободы. И началось хождение бывшего командира роты Крас­ной Армии по этапам и лагерям. Его как будто специально не хотели вы­пускать из заключения. Или он, окончательно убедившись в несправед­ливости проводимых НКВД репрессивных мер, сам своими действиями провоцировал администрацию лагерей к жестокости.

Так, 28 июня 1933 года по непонятным причинам в личной учетной карточке з/к П.И. Кушнера срок заключения увеличен на один год. В 1934 году Кушнера переводят в Чистюньский отдельный лагерный пункт, а уже в марте 1935 года он в третий раз осужден по Указу от 7.08.1932 года и приговорен к 10 годам лишения свободы. Новый срок принято считать с 29 марта 1935 года. Однако, возможно, по причине грамотности Пе­тра Ивановича или каким-либо иным причинам администрация лагеря в 1936 году переводит его на бесконвойный режим содержания и доверяет весьма ответственную должность коменданта подконвойного городка в центральном лагерном отделении Чистюньского ОЛП.

С сентября 1936 года Петр Иванович работает начальником вещевого стола части снабжения лагеря. В июне 1937-го года, как и все осужденные по ст. 58, он был взят под конвой и определен в подконвойный барак. З/к Кушнер очень возмущался, так как большинство «политических», по его мнению, были ни в чем не виновны. Не раз он говорил заключенным, что надо бы захватить у охраны оружие да повернуть его против них же. Узнав на лагерной политинформации об аресте Тухачевского, доказывал заключенным, что прославленный маршал, его боевой командир, не мо­жет быть изменником Родины, «врагом народа» и что его арестовали, как и многих, завистники, чтобы избавиться от сильного соперника. Во время раздачи пищи Петр Иванович, глядя на стоящего на вышке охран­ника, вполголоса, но чтоб слышали заключенные, сказал: «Стойте, стойте — скоро и вам плохо придется!». После проводимого в лагере обсуждения проекта новой Конституции П.И. Кушнер говорил, что это лишь фикция -«Мы сидели при старой Конституции, сидеть нам и при новой».

Таким образом, Петр Иванович ясно давал понять своим товарищам по несчастью, как он, бывший работник НКВД, относится к проводимым в стране репрессиям и своему положению политического заключенного.

Дело по обвинению П.И. Кушнера построено, как и все предыдущие, только на словесных показаниях свидетелей, которых по делу было при­влечено шесть человек, в основном политических заключенных. Никаких документов, подтверждающих хотя бы одно предъявленное обвинение, в деле нет. Характеристика, подписанная все теми же Подзоровым и Царегородцевым, выглядит как абсолютно недостоверная. Так, в ней гово­рится, что, будучи начальником вещевого стола, Петр Иванович выдавал заключенным вместо нового зимнего старое обмундирование, изношен­ное, чем вызывал недовольство заключенных, которые простывали и не выходили на работу. Какую выгоду в этом имел з/к Кушнер — неясно. Нет никакого документа или заявления, подтверждающего корыстные цели начальника вещевого стола. Если з/к Кушнер и выдавал старое обмун­дирование вместо нового, то по распоряжению начальника снабжения лагеря, который реально мог иметь выгоду. Далее говорится, что в лагере Петр Иванович регулярно вел антисовет­скую агитацию и контрреволюционную деятельность, направленную на подрыв хозяйства лагеря и срыв мероприятий Советской власти. Но воз­мущение Кушнером действиями Советской власти против него естествен­но. Ведь он добровольно с 1917 года всю гражданскую войну воевал за нее, а потом работал в органах внутренних дел — боролся за установление законности и порядка в советском государстве. Кроме того, пройденный в лагерях Петром Ивановичем путь был тернистым, полным унижений и беззаконий. Медицинское заключение, подшитое к делу, гласит, что на момент ареста з/к Кушнер был уже тяжело болен полученным в лагерях туберкулезом. Но самое главное, в деле нет ни одного доказательства и даже устного показания, что Петр Иванович действиями показывал свое отношение к Советской власти. Наоборот, он не отказывался от лагерных работ и все необходимое выполнял.

Продлевая раз за разом срок наказания строптивому заключенному/ особая тройка УНКВД по Западно-сибирскому краю, все-таки приговори­ла П.И. Кушнера 20 августа 1937 года к высшей мере наказания — расстре­лу. Уже приговоренному, Петру Ивановичу пришлось, так же как и В.В. Мицкевич, ждать увеличения лимита по 1 категории больше времени, чем шло само следствие (пять дней — с 4 по 8 августа). Осужден з/к Куш­нер 20 августа, а приговор приведен в исполнение 8 сентября 1937 года в местечке Туркина гора.

Таким образом, истинной причиной расстрела Петра Ивановича явля­ются его разговоры и негативное отношение к мероприятиям Советской власти, не носившие подготовленного, организованного и вполне осо­знанного характера, а представлявшие собой эмоциональные высказы­вания и спонтанные рассуждения о происходящих за пределами лагеря событиях.

На допросе, состоявшемся 8 августа, Петр Иванович, оценив всю слож­ность своего положения, отверг выдвинутые против него обвинения, и даже те, в которых говорилось о высказываниях против сталинского ре­жима. Но оперуполномоченные не очень утруждали себя, не нуждались в его признаниях.

В 1937 году в Чистюньском лагере было расстреляно 10 политиче­ских заключенных, осужденных вторично по ст. 58. Это уже известные В.В. Мицкевич и П.И. Кушнер, а также И.М. Казаков⁴, Г.И. Боряев⁵, Т.М. Видмеденко⁶, Ф.Т. Туров-Трусов,⁷ В.А. Павловский⁸, П.Г. Мамаев,⁹ И.И. Ду-манский¹⁰, Акопов¹¹.

Во всех десяти случаях практика ведения следственных дел абсолютно одинаковая, основанная на устных свидетельских показаниях и результа­тах очных ставок. Однако есть в каждом конкретном деле свои особенности, которые выдают истинные намерения следователей и причины ареста заключенных Чистюньского лагеря.

Так, Иван Михайлович Казаков, заключенный 3 лаготделения, являл­ся полевым объездчиком по охране кормов. Во время работы он бывал в селах Поморье, Зыряновка, Каурово, Крутой Лог, расположенных близ лагеря. Возвращаясь оттуда, рассказывал заключенным, как нищенски живут колхозники в этих селах. Говорил, что от колхозов толку не будет потому, что Советская власть ограбила крестьян. Из жалости к крестьянам И.М. Казаков разрешил жителям с. Поморье забрать два воза соломы с тока на четвертой клетке, затем отдал им для прокорма скота все сто­га сена с приграничных лагерных полей, а начальнику лагеря доложил, что сено украли неизвестные. Также по разрешению Казакова солому с тока на 11 клетке возили кауровские крестьяне. В общей сложности они вывезли 5,7 тонны соломы. Всего Иван Михайлович раздал окрестным крестьянам на прокорм личного скота более 20 тонн кормов. Но, как ни странно, единственное обвинение против И.М. Казакова, документально доказанное следствием (о самовольной раздаче кормов крестьянам), в его обвинительном заключении отсутствует. Зато есть обвинения в анти­советской агитации и контрреволюционной деятельности, основанные лишь на словесных показаниях свидетелей. Неудивительно, что Казаков действительно возмущался политикой Советской власти в отношении крестьян и высказывал свое возмущение открыто. Иван Михайлович -крестьянин из с. Чарыш Чарышского района Западно-сибирского края. Имел крепкое хозяйство. Несмотря на то, что в 1919 году служил в армии Колчака, после разгрома последнего смирился с Советской властью и в 1924 году был избран односельчанами народные заседатели  волостно­го суда. В 1929 году он добровольно вступает в создаваемый колхоз «Луч Алтая», где ему доверяют должность завхоза.

В 1933 году по сфабрикованному НКВД Западно-сибирского края делу о заговоре в сельском хозяйстве Ивана Михайловича арестовывают и приговаривают по 58 статье к 5 годам лагерей. В 1934 году его переводят в Чистюньский отдельный лагерный пункт Сиблага.

Как же не возмущаться крестьянину-хозяину, все хозяйство в 1929 году отдал в колхоз, а через четыре года отняли последнее, а самого ни за что заключили в лагерь. Видя положение колхозников, голод, нищету, впол­не возможно, что Иван Михайлович выражал недовольство политикой Советской власти в деревне, политическими репрессиями в стране, сво­им положением безвинно заключенного. И это стало главной причиной ареста, импровизированного следствия и расстрела И.М. Казакова.

Заслуживает внимания судьба еще одного заключенного Чистюнь­ского ОЛП Георгия Ивановича Боряева, расстрелянного в лагере в 1937 году. По делу № 13588 об антисоветской агитации среди заключенных проходили три человека. Это Филипп Тимофеевич Туров-Трусов, Ти­мофей Матвеевич Видмеденко и Георгий Иванович Боряев. Основное расследование с привлечением пяти свидетелей велось в отношении з/к Ф.Т. Турова-Трусова и з/к Т.М. Видмеденко, которые обвинялись в том, что прочли заключенным своего барака стихотворение антисовет­ского содержания, порочащее имя Сталина. Свидетели показали, что данный факт имел место, хотя текста самого стихотворения в деле нет. На очных ставках Туров-Трусов признался, что читал стихотворение, а Видмеденко стоял рядом с ним и комментировал. Это стихотворение они узнали от некоего заключенного из лагеря, фамилию его они не знают и давно уже в лагере не видели. Зовут его Григорий Иванович, и посажен он был за сочинение стихов антисоветского содержания. И здесь, в ла­гере, продолжал распространять свои стихи. Одно самое безобидное и смешное, запомнили обвиняемые.

Теперь в обвинительном заключении по данному делу появляется, кроме Турова-Трусова и Видмеденко, 20-летний парень с Украины Геор­гий Иванович Боряев, осужденный как «социально чуждый элемент».

Георгий Иванович обвиняется вновь по ст. 58 п. 10 за сочинение стихов антисоветского содержания и распространение их среди заключенных.

Оперуполномоченные 3-го отдела Беляков и Шишкин, чтобы не осложнять и не запутывать дела, даже не провели допроса Г.И. Боряева. Не проводилось и очной ставки между Туровым-Трусовым и Боряевым. Видимо, особая тройка УНКВД по ЗСК согласилась с доводами следствия и не стала требовать каких-либо подтверждений вины з/к Боряева, так как 1 августа 1937 года вынесла в отношении всех троих самое суровое решение — расстрелять.

Приговор был приведен в исполнение 17 августа 1937 года на терри­тории Чистюньского ОЛП. Там же в 1937 году был расстрелян учитель из села Леухи Уманского района Украины политический заключенный И.И. Думанский, который, находясь в Чистюньском ОЛП Сиблага, посмел за­явить перед заключенными, что Советская власть строит социализм на спинах заключенных.

Из проанализированных следственных дел за 1937 год по обвинению заключенных Чистюньского ОЛП Сиблага НКВД СССР видно, что админи­страция лагеря держала политических заключенных через своих осве­домителей под строгим негласным надзором и применяла жестокие репрессивные меры к ним. По принятой в то страшное время практике судопроизводства, следственное дело являлось очень часто лишь при­ложением к приговору особых троек, которые отличались крайней же­стокостью. В свою очередь, политические заключенные (как правило, представители интеллигенции и раскулаченного крестьянства) одно­значно оценивали действия Советской власти как необоснованные и жестокие. Тех заключенных, которые посмели открыто высказывать по этому вопросу свою точку зрения, сразу арестовывали и приговаривали к расстрелу в назидание другим. Приговор приводился в исполнение там же, на территории центрального лагерного отделения (сейчас поселок Кировский Топчихинского района Алтайского края) в местечке Туркина

гора. Все расстрелянные в лагере политические заключенные в настоя­щее время полностью реабилитированы из-за отсутствия в их действиях состава преступления.

В 1938 году по отдельным лагерным пунктам Сиблага прокатилась но­вая, еще более страшная волна политических процессов. Так, в Бийском отдельном лагерном пункте Сиблага в 1938 году арестовано и расстре­ляно 45 политических заключенных, обвиненных в организации поль­ской шпионско-диверсионной повстанческой группы «ПОВ», связанной с польской контрразведкой. В Чистюньском отдельном лагерном пункте Сиблага было арестовано и расстреляно 24 политических заключенных: б из них были обвинены в создании финской шпионско-диверсионной группы, 10 — немецкой шпионско-диверсионной группы, 8 политических заключенных были приговорены к расстрелу по стандартному обвине­нию в антисоветской пропаганде и агитации.

Однако следственные дела по политическим процессам 1938 года не­сколько отличаются от рассмотренных выше. Так, в делах о деятельности шпионско-диверсионных групп среди заключенных Чистюньского ОЛП, помимо того, что отсутствуют вещественные доказательства, нет также и каких-либо свидетелей. Сами обвиняемые, признаваясь в совершении преступления, свидетельствовали против следующего обвиняемого, и так выстраивалась цепь, где каждый является признавшимся в престу­плении обвиняемым и свидетелем преступления одновременно.

Цепочка финской шпионско-диверсионной группы начинается с вы­сланного из Ленинградской области в Томск учителя, финна по нацио­нальности, Адама Ивановича Лорви, который на допросе признался, что являлся финским шпионом и вербовал людей в созданную им организа­цию. Дальше выстраивалась цепь из б человек¹². Одно непонятно в дан­ной схеме: на основании чего был арестован самый первый обвиняемый, в данном случае з/к А.И. Лорви? В деле нет никаких свидетельств его вины…

Аналогичная ситуация складывается с немецкой шпионско-диверсионной группой в следственном деле 898 по обвинению заклю­ченных Чистюньского отдельного лагерного пункта Сиблага НКВД СССР:¹³

Шредера Карла Генриховича

Фейста Семена Георгиевича

Кикалья Ивана Оттовича

Гирша Ивана Ивановича

Каретена Карла Ивановича

Дерксена Ивана Павловича

Мюллера Карла Францевича

Кригера Генриха Давыдовича

Харенко Семена Сидоровича

Шарова Алексея Михайловича.

В организации шпионско-диверсионной группы также з/к К.Г. Шредер был арестован без каких-либо подтверждающих обвинения улик. При допросе с применением физической силы он признался в организации группы и показал, что завербовал в нее з/к С.Г. Фейста, а дальше пошла выстраиваться роковая цепочка, которая унесла жизни 10 ни в чем не по­винных политических заключенных Чистюньского ОЛП. И, несмотря на то, что И.П. Дерксен не стал подписывать признание и оговаривать това­рищей, это уже не могло ничего изменить.

Как проводилась фальсификация указанных политических процессов над заключенными Чистюньского и Бийского отделений Сиблага, пока­зали на допросе в 1956 году бывшие оперуполномоченные Сиблага. Они рассказали, что следственные дела о шпионско-диверсионных группах среди заключенных были ими сфальсифицированы, а признания и сви­детельские показания от подследственных получены с помощью физиче­ского воздействия.

Некоторые работники Сиблага осуждали подобные методы ведения следствия, отказывались от участия в фальсификации дел. Бывший опе­руполномоченный третьего отдела Сиблага М.М. Пицеров рассказал на допросе о том, как поступали с теми работниками, «которые не то чтобы сопротивлялись этим нарушениям, а даже только заговаривали о них». Оперативные работники Сиблага видели, что допускается беззаконие, однако не только противостоять этому беззаконию, но даже и обсуждать его не имели права потому, что руководство управления Сиблага и отде­ла заявляло, что такова директива центра и они обязаны выполнять ее, в противном случае сами могут понести тяжелое наказание..( Воспоминания бывшего заключенного 4 отделения Чистюньского ИЛТЛябушева И.В., Топчихинский район, п. Ключи, ул. Партизанская) Всего за 1937-1938 годы в Чистюньском ОЛП было осуждено и расстре­ляно 34 заключенных.

С 1938 по 1953 годы расстрелы заключенных по политическим моти­вам в Чистюньском лагере не проводились, но реально, видимо, положе­ние меняется с 1946 года, когда Чистюньский отдельный лагерный пункт Сиблага НКВД СССР преобразуется в самостоятельный Чистюньский инвалидский, а в дальнейшем оздоровительный лагерь в системе ГУЛага — Чистюньлаг.

Именно в это время, как руководство, так и охрана Чистюньлага фор­мируется в основном из вернувшихся в Сибирь фронтовиков, а ветеранов Сиблага остаются единицы. Кроме того, несколько меняется состав заключенных Чистюньлага Теперь основной контингент составляют осужденные по так называемым бытовым преступлениям.

Однако политические заключенные по-прежнему продолжают по­ступать в лагерь и составляют достаточно большой процент. Среди них можно назвать 30-летнего профессора живописи из Ленинграда Кон­стантинова, писателя-критика Б.С. Вальбе, конструктора И.М. Селез­нева, который сконструировал в заключении новый деревообрабаты­вающий комбайн, доктора физико-математических наук Кокиева, за­служенного артиста Белорусской ССР Зенина, главу облисполкома Мо­сковской области Попова, выпускника сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, корейца по национальности, В.М. Тэна, начальника КрайЗО Алтайского края Н.И. Емельянова Николая Ивановича, оперную певицу из Москвы Зинаиду Павлову, певицу с Украины Рекис, артиста О. Гумберта, врача из Ленинграда З.И. Знаменскую, бывшего владельца механического завода, талантливого инженера из Молдавии И.Ф. Гань-танжи и многих других не менее достойных людей.

Многие из работников и бывших заключенных Чистюньлага утверж­дают, что некоторое время в лагере отбывали срок арестованные в 1948 году как члены семей изменников Родины (ЧСИР) народная артистка, исполнительница русских народных песен Лидия Русланова и артистка 3. Федорова. Со слов очевидцев, Русланова с группой лагерных арти­стов и членов художественной самодеятельности лагеря выступала с концертами перед заключенными и жителями окрестных сел.

Вместе с изменением статуса Чистюньского лагеря меняются и условия содержания заключенных. Так как производственное на­значение лагеря было сельскохозяйственное, то с получением статуса оздоровительного учреждения ГУЛага часть производимой в лагере сельскохозяйственной продукции стала оставаться на нужды заключен­ных, как следствие, улучшилось питание. В день стали выдавать по 400 граммов хлеба, произведенного в лагерной пекарне из собственного сырья. В рационе появились говядина и свинина с лагерных ферм, мас­ло и обрат с лагерных маслозаводов. Как утверждают бывшие заклю­ченные, среди продуктов питания в большом количестве соленая рыба, в основном горбуша, которую использовали как в пищу заключенным, так и на корм свиньям в лагерных свинарниках. С лагерного огорода к столу заключенных стали поступать овощи. Основная функция Чистюнь­лага в системе лагерей заключалась в следующем. Со всего Советского Союза в лагерь направлялись ослабленные, больные заключенные, а также осужденные инвалиды. В лагере, находясь в условиях щадящего режима, они поправляли свое здоровье. А затем лагерной врачебной комиссией отбирались наиболее здоровые и отправлялись в другие ла­геря, в основном на различные стройки ГУЛага.

Бывший заключенный И.В. Лябушев вспоминает, что из тюрьмы в Мариинском лагере его, 16-летнего мальчишку, отправили этапом в лагерь в г. Сталино (Прокопьевск). Лагерь был большой, он состоял из14 бараков, стоявших в два ряда. Нар в бараках не было, и заключенные зимой спали на полу, застланном соломой. Помещения были огромные, и в каждом из них располагалось по восемь «буржуек», по четыре с каж­дой стороны прохода, но топить было нечем, и люди гибли от холода и болезней. Лагерь был переполнен, и продуктов питания не хватало. Люди сильно голодали. В этом лагере Иван Васильевич пробыл год. Не умер он только потому, что не ел всяких отбросов, нечистот и поэтому не заболел дизентерией и другими инфекциями.

Но состояние Ивана Васильевича было критическим. В 1949 году са­мых ослабленных, но молодых заключенных стали собирать в этап для отправки в Чистюньлаг. «Узнав, что я попал в этот этап, все заключен­ные завидовали мне и говорили, что я теперь спасен, — вспоминает Иван Васильевич. — Когда мы приехали на станцию Топчиха, то самостоятель­но ходить могли уже с трудом. Нас на подводах увезли в Чистюньлаг. По прибытии в лагерь нас не водили на работу. Кормили сначала по чуть-чуть, а потом усиленно, и через два месяца мы вышли на сельхоз-работы. Мне повезло, меня оставили механизатором в Чистюньлаге, а многих прибывших со мной отправили впоследствии в другие лагеря».

Самый большой этап из Чистюньского оздоровительного лагеря был отправлен в 1951 году. Тогда из лагеря вывезли почти всех здоровых мужчин и женщин в возрасте от 20 до 40 лет. Говорили, что отсылают их куда-то на Дальний Восток. Это подтверждается материалами из учет­ной карточки политического заключенного Б.С. Вальбе, который был переведен в Чистюньлаг в 1950 году, а 20 августа 1951 года направлен в лагерь Араличевскстрой, находившийся на станции Абагуровская Том­ской железной дороги.

Улучшения в лагере стали наблюдаться не только в питании, но и в условиях содержания заключенных. Вместо сыромятной, на деревян­ной подошве обуви в 1947 году заключенным были выданы валенки и трофейное японское обмундирование (теплые комбинезоны и бушла­ты).

В результате таких коренных изменений условия содержания заклю­ченных в лагере стали даже несколько лучше, чем крестьян близлежа­щих населенных пунктов, где в 1946-1947 годы по-прежнему свиреп­ствовал голод, была ужасающая бедность.

Например, жительница с. Белово М.И. Лябушева вспоминает, что все село с нетерпением ждало, когда через него поедут на лесозаготовки заключенные Чистюньлага, у которых они на табак выменивали хлеб, соленую горбушу, личные вещи, одежду.

Бывший з/к И.В. Лябушев рассказывает, что во время уборки карто­феля на лагерном огороде они специально присыпали картофель зем­лей, потому что знали, что в яру спрятались голодные ребятишки из с. Белово и ждут, когда уйдут заключенные, чтобы собрать за ними остав­шиеся клубни. Таким образом, мы видим, что с изменением контингента заключен­ных лагеря и условий содержания резко меняется отношение к посто­янным, порой необоснованным арестам, к чрезмерно жестоким нака­заниям (за горсть зерна — 10 лет). Аресты и заключение стали для них нормой жизни, так как в 30-40 годы в колхозах их приучили к такой жиз­ни, а иногда и худшей. Поэтому, находясь в Чистюньлаге, они искрен­не радовались, что им повезло. Гордых и свободолюбивых Кушнеров, Мицкевич, Казаковых, Думанских среди них уже не было. А если и были таковые среди политических, то жестокий урок, преподанный НКВД в 1937-1938 годах, не прошел бесследно.

В 1951 году в истории Чистюньского лагеря происходят новые струк­турные изменения: Чистюньский оздоровительный лагерь преобразу­ется в Чистюньский исправительно-трудовой лагерь и передается в ве­дение Управления исправительно-трудовых лагерей и колоний Алтай­ского края. Кроме того, Чистюньский ИТЛ переводится на хозрасчет. В связи с этим заключенным стали платить зарплату. По воспоминаниям бывшего бухгалтера 4 лаготделения В.А. Козициной, система оплаты труда заключенных была такова: из месячной зарплаты заключенного лагерная администрация высчитывала за обмундирование и питание. Оставшаяся сумма делилась на три части. 70% шло на счет заключенно­го (это та часть, которую он мог забрать только при освобождении), 20% — на карточку заключенного (эту сумму он мог использовать в лагере с разрешения администрации) и 10% выдавалось наличными. Даже 10% получаемых на руки заработанных денег для крестьян, которые при­выкли вообще за свой труд в колхозах не получать никаких денег, было верхом желаемого.

Именно в этот период в каждом лагерном отделении открываются ларьки, где заключенные могли приобрести все необходимое. Некото­рые заключенные пересылали из лагеря деньги своим семьям.

Подобные изменения отразились на производительности заключен­ных, культуре производства и их отношении к репрессиям в стране.

Доярка Л.Г. Рихтер вспоминает, что в помещениях коровника ла­готделения № 4 была идеальная чистота, висели комнатные цветы. Поголовье скота отличалось высокой продуктивностью, опытный спе­циалист зоотехник з/к Сеченов успешно вел селекционную работу. На попечении Линды Густавовны было 11 коров. От каждой коровы она надаивала по 30-35 литров молока, а одна корова давала 40 литров мо­лока в день. Корову приезжали смотреть из других мест (откуда — Линда Густавовна не помнит).

При написании работы были проверены показатели по надоям моло­ка в совхозе «Новый» (это хозяйство было образовано на базе хозяйств 3 и 4 лагерного отделения Чистюньского ИТЛ), и выяснилось, что в 1957 году доярка Е.Н. Новоселова была награждена орденом Трудового Красного Знамени, она надоила 3000 литров молока от каждой коровы в год, а одна корова, как утверждала орденоносец, давала по 35 ли­тров молока в день и являлась рекордсменкой. Ее даже хотели везти на ВДНХ. Те ли это коровы, что у Линды Густавовны, или нет — не столь важ­но. Важно, что у Линды Густавовны в 1950-1951 годы были более высо­кие показатели в труде, чем у Е.Н. Новоселовой, но она была заключен­ной Чистюньского ИТЛ и не имела права претендовать на награду.

И.В. Лябушев вспоминает, что вместе с ним в лагере работало звено механизаторов-передовиков, чьи результаты ставили в пример всему Чистюньскому ИТЛ. Это политические заключенные В. Соколов, Я.И. Стипура, Карклин.

Примеров передового труда заключенных Чистюньского ИТЛ много. Но наградой им был лишь добавочный, праздничный паек, в который включались либо яйцо, либо кусочек сливочного масла, а иногда и кот­летка.

Таким образом, заключенные Чистюньского ИТЛ, в основном колхоз­ники и специалисты в области сельского хозяйства, от чистого сердца трудились в хозяйстве лагеря, добиваясь рекордных результатов. Они поставляли государству дешевое мясо, молоко, масло, зерновые куль­туры, довольствуясь за это лишь праздничным пайком передовика.

27 апреля 1953 года Чистюньский лагерь был расформирован, но многие бывшие заключенные, амнистированные в 1953 году, остались в лагерном хозяйстве, не дав ему развалиться.

Подводя итог, можно сделать вывод, что на протяжении всего перио­да существования Чистюньского лагеря значительную часть заключен­ных составляли люди, осужденные по политической 58 статье и по так называемым бытовым статьям.

В 30-е годы, когда большую часть заключенных составляли предста­вители репрессированной интеллигенции и недовольного сплошной коллективизацией крестьянства, отношение к репрессиям и к своему положению среди заключенных было однозначно негативным. Оно выражалось в эмоциональных разговорах и глухом ропоте в лагерной среде. Чтобы пресечь данные явления, руководство Сиблага принимает жестокие меры, расстреливая всех, кто хоть как-то позволил себе вы­разить недовольство политикой Советской власти.

Но этого показалось мало, ив 1938 г. по лагерным пунктам прокати­лась волна сфальсифицированных шумных политических процессов, унесших жизни 79 политических заключенных. Цель была достигнута как в Сиблаге, так и в государстве в целом. Заключенные, поступав­шие в Чистюньский лагерь в 40-е годы, уже прошли школу страшных репрессий 1937-1938 гг., находясь на свободе. Их воля парализована, их сомнения и протест спрятаны далеко в глубине души, куда нет до­пуска никому. Поэтому отношение к репрессиям и своему положе­нию, в частности, среди заключенных Чистюньского лагеря начинает меняться в сторону безразличия. Данная тенденция поддерживается радикальными изменениями в функциональном назначении лагеря, условиях содержания заключенных и некоторыми изменениями в про­центном соотношении политических и бытовиков в Чистюньлаге. В ре­зультате людям становится все равно где работать на благо Родины: в лагере за колючей проволокой или на свободе в государстве, превра­щенном в один большой исправительно-трудовой лагерь. Человек пе­рестал ощущать свободу, ценить ее и бороться за нее.

Какую же роль в судьбе людей, отбывших заключение, сыграл Чистюньлаг?

Большинство освобождавшихся из заключения не возвращались на свою малую родину, а оседали либо в самом лагере в качестве вольно­наемных рабочих и служащих, либо в ближайших населенных пунктах Топчихинского района. Некоторые уезжали далеко от лагеря, но опять же не в родные места.

Так, инженер из Молдавии И.Ф. Ганьтанжи попросил разрешение вы­ехать в 1951 году после освобождения в г. Ашхабад, где и умер в 1953 году. Артист Олег Гумберт после освобождения уехал в г. Бийск Алтай­ского края, дальнейшая его судьба пока неизвестна. Туда же уехала и певица с Украины Рекис, где, по некоторым данным, она до конца жиз­ни пела в церковном хоре Архангельского собора. Инженер-строитель из Ленинграда Р. Райнер после освобождения в 1951 году стал работать прорабом в Зареченской МТС в селе Чистюнька, где и умер в 1982 году. Агроном Р.И. Шукис после освобождения устроился работать в п. Усть-Алейка Калманского района Алтайского края, где при его непосред­ственном участии создавалось одно из первых в крае садоводческое хозяйство, существующее и поныне.

На территории лагеря в качестве вольнонаемных остались работать врачи Н.А. Сучилина, СИ. Ваховская, З.И. Знаменская, СЕ. Кокина.

Г.В. Зиткевич стал в 1951 году главным экономистом Чистюньского ИТЛ. После расформирования лагеря в 1953 году перевелся экономи­стом в одну из колоний города Барнаула. Дослужился до звания майора милиции. Последнее время работал начальником колонии в Кемеров­ской области п. Орлово-Розово.

Механиком в лаготделении №3, а затем на 4 отделении совхо­за «Раздольный» (совхоз «Раздольный» создан в 1953 году на базе хозяйства Чистюньского ИТЛ) стал работать после освобождения не­мец с Поволжья М.Е. Шроо. В настоящее время земли б лаготделения Чистюньского ИТЛ принадлежат его сыну, преуспевающему фермеру В.М. Шроо.

Агрономом 6 лаготделения, а затем 4 отделения совхоза «Раздоль­ный» стал работать И.П. Спинко. Игнат Павлович вернулся с семьей на Украину только в 1958 году, после того как получил свидетельство о своей реабилитации После расформирования Чистюньского ИТЛ 27 апреля 1953 года на­чальник лагеря полковник Низюлько обратился к амнистированным за­ключенным с просьбой заключить с администрацией создаваемого на базе лагерного хозяйства Чистюньского мясомолсовхоза (впоследствии переименованного в совхоз «Раздольный») договор о согласии отрабо­тать в хозяйстве хотя бы несколько месяцев, пока не будут проведены весенние полевые работы. На данный призыв откликнулись многие бывшие заключенные. Так, на 4 и 3 лагпунктах остались семья Миро­шниченко, Рихтер Линда Густавовна с мужем, А.Ф. Герб, Н.А. Гендеберя с супругой, супруги Дэль, Дедовы, И.В. Лябушев и многие другие. Вме­сте с бывшими заключенными остались и образовали новые населен­ные пункты и часть работников Чистюньского ИТЛ.

Здесь приведены данные только по 3 и 4 лаготделениям, но такая же ситуация складывалась и в других отделениях лагеря. Заключенные, отбывшие срок наказания или амнистированные весной 1953 года об­разовывали поселения на месте лаготделений, приспосабливая под общежитие бывшие лагерные бараки. Так, на 4 лаготделений из шести бараков пять были переоборудованы под общежитие, в одном бараке разместились школа, библиотека и клуб, а в помещении бывшего управ­ления разместился фельдшерский пункт. Таким образом, образовались населенные пункты Кировский, Садовый, Топольный, Ключи.

Почему же бывшие заключенные не стали возвращаться в родные ме­ста, где многих ждали родные? Так, отбывавший по Указу от 7.08.1932 г. 10 лет Н.А. Гендеберя после освобождения не вернулся к своей жене в Днепропетровск, а, женившись на бывшей заключенной женской зоны 4 лаготделения, остался жить на месте лагеря, забрав к себе в после­дующем родного сына Владимира.

Не вернулась к мужу, выйдя замуж за бывшего заключенного, и от­бывавшая 10 лет М.А. Мирошниченко. Бросила свой дом и хозяйство, забрав к себе двоих детей и выйдя замуж за амнистированного, и Л.Г. Рихтер.

Ответить на данный вопрос помогают сведения, полученные от И.В. Лябушева: «После освобождения 27 апреля 1953 года я три месяца отработал в бывшем лагерном хозяйстве. Женился на девушке из с. Белово и решил вернуться в родную Удмуртию. По приезде на родину я оказался там изгоем. Для большинства односельчан я был «зек». На работу нигде не брали. Ко всему добавилось и то, что многих моих родных раскулачили. Несмотря на то, что их не высылали, я оказался еще и кулацким отпрыском. А мне тогда всего-то было 24 года. Вот и решил я с семьей вернуться назад в Сибирь. А когда вернулся в 1954 году, то узнал, что многие мои товарищи живут и работают на месте лагеря и что в лагерном хозяйстве не хватает людей. Сразу же решил поселиться на месте своего бывшего лаготделения. В течение несколь­ких дней мне дали комнату в моем же бараке, но переделанном под семейное общежитие. В лагере я был не последним механизатором, и меня сразу взяли на работу. Так получилось, что даже трактор мне дали мой же, на котором я в лагере работал. А потом дом построили. Так и остался жить в п. Ключи. Теперь я ветеран труда, уважаемый человек».

Таким образом, видно, что не спешили заключенные вернуться на родину по одной причине: они были в глазах земляков преступника­ми, изменниками, врагами народа. А здесь, в лагерном хозяйстве, они были нужными людьми, ценными специалистами, и окружали их свои понимающие люди. Лагерь разрушил их привычный мир, а иногда и семьи, т.к. некоторые родственники отреклись от «врагов народа», некоторые не стали ждать. Ведь в тяжелое время семье нужен хозяин, мужчина, кормилец. Так, получив 10 лет лагерей, Николай Андреевич Гендеберя из заключения написал жене, чтоб она не ждала его, а ис­кала нового кормильца, мужа. И он не поехал к семье, а став в лагере инвалидом (ему отняли ногу), женился на женщине из женской зоны 4 лаготделения и забрал к себе сына. В настоящее время его сын живет в Барнауле, а сам Николай Андреевич — в п. Ключи.

Тяжелым испытанием для заключенных стала жизнь в лагере, но большинство из них нашли в себе силы вернуться к нормальной жизни на свободе, пусть даже далеко от родных мест.

ИЗ   ИСТОРИИ     ДЕПОРТАЦИИ   КАЛМЫКОВ  В  ТОПЧИХИНСКИЙ   РАЙОН

(1944-1956 ГГ.)

В. Изосимова

В период сталинского режима Алтай стал местом ссылки не только «со­циально чуждых элементов», но и сотен, тысяч ни в чем не повинных, «провинившихся» перед властью народов: немцев Поволжья, армян, че­ченцев, калмыков и многих других. Так, уже в августе 1941 года Президиум Верховного Совета СССР принял закон, согласно которому 1427000 этниче­ских немцев, проживавших в СССР, были признаны утратившими доверие государства и выселены в отдаленные районы страны под надзор специ­альных комендатур НКВД. В период между ноябрем 1943 и маем 1944 года в соответствии с решением о быстро проводимых операциях, были про­ведены пять больших «чисток-облав», организованных против калмыков, чеченцев, ингушей, крымских татар, причерноморских греков. Эти народы также были объявлены «врагами Советского государства» и изгнаны со своей исторической родины в Сибирь и Казахстан.

Таким образом, в 40-50-е годы прошлого века Сибирь все больше пре­вращалась государством из житницы страны в тюрьму народов. Лишь в 1954 году, после смерти Сталина, были ликвидированы спецкомендатуры, а в 1956-м репрессированным народам, кроме немцев, разрешили вер­нуться в родные места. И только в 1991 году, через 50 лет, пострадавшие от репрессий народы наконец-то получили реабилитацию. Государство признало свою вину за причиненные беды и страдания, вину за гибель ни в чем не повинных людей, истинных патриотов своей Родины. Именно в 90-е годы появилась возможность у исследователей, историков, краеведов рассказать правду о судьбе депортированных народов.

За последнее десятилетие XX века появилось достаточно много работ, посвященных теме депортации народов. Особенно подробно освещена судьба немецкого народа. Этому посвящены работы Н. Бугай «Л. Берия — И. Сталину», А.Э. Гурьянова «Масштабы депортации населения в глубь СССР в 1941 году» и другие. Но, к сожалению, не удалось обнаружить ни одной серьезной работы или научной публикации о судьбе калмыков, депорти­рованных в Сибирь, в данном случае в Алтайский край. Некоторую литературу по данной теме удалось выписать непосред ственно из республики Калмыкия. Это книга Стефана Куртуа и Николя Верт «Черная книга коммунизма», где наряду со многими преступлениями при­ведены интереснейшие материалы о судьбе депортированных народов, и калмыцкого народа в том числе. В библиотеке районного краеведческого музея удалось найти две Книги памяти калмыцкого народа «Высланы… Оставлены навечно», изданные в Калмыкии и присланные в музей. В них напечатаны имена тех калмыков, кто не смог пережить годы изгнания и на­вечно остался в Сибири. В 1996 году в республике Калмыкия выходит еще одна книга «Широклаг — Широкстрой», в которой напечатаны имена кал­

мыков, сержантов и солдат, отозванных с фронтов Великой Отечественной войны и помещенных в Широклаг НКВД и рабочие батальоны Широкстроя.

Некоторый материал о калмыках в Алтайском крае содержится в вы­шедших в Барнауле 5 и бтомах издания «Политические репрессии в Алтай­ском крае». К примеру, в предисловии т. 5 имеется материал о репресси­рованном национальном калмыцком поэте Давиде Кугультинове. В томе 6 среди репрессированных в 1946-1953 годах встречается довольно много депортированных в Алтайский край калмыков, проживавших в основном в Чистюньском свеклосовхозе.

Таким образом, тема истории депортированных в Алтайский край кал­мыков почти не исследована. Это глубоко несправедливо. Поэтому хочется привлечь внимание исследователей к данной проблеме. Продолжая в бу­дущем работу в данном направлении, возможно внести посильный вклад в изучение судьбы депортированных калмыков в Алтайском крае.

Итак, в период с 27 по 30 декабря 1943 года по решению Советского правительства 93136 калмыков, проживавших в Калмыцкой АССР и приле­гающих к ней областях, были депортированы, а сама республика ликвиди­рована. Для их быстрейшей высылки в Сибирь и Казахстан было подготов­лено, изъято с фронта 46 составов по 60 неотапливаемых вагонов, теплу­шек в каждом. Облава на калмыков проводилась скрытно и внезапно. Как вспоминают жители с. Плодовитое Малодербетовского улуса республики Калмыкия Раиса Лиджиевна Горяева и Владимир Убушиевич Кикеев, об­лавы проводились с привлечением специальных войск НКВД, переодетых в полевую военную форму. В с. Плодовитое солдаты вошли как бы с целью отдыха перед отправкой на фронт. Так войска НКВД входили во все хатоны (населенные пункты) республики, как будто на отдых или для проведения учебных занятий.

Местные жители, калмыки, и подумать не могли, что они, только что 19 ноября 1942

года освобожденные от фашистов советскими войсками, вновь подвергнутся нападению, и недавние освободители будут выгонять жителей из домов, отберут скот, все имущество и сбережения, а у многих и жизнь.

Операция «Хатон» прошла молниеносно. Захваченные врасплох люди не только не смогли подготовиться к переезду, собрать необходимые вещи, но даже сообщить родным о своей судьбе. Калмыки-скотоводы на­ходились со стадами овец в поле и им не дали соединиться с семьей или сообщить о себе. Начался трагический период изгнания в истории калмыц­кого народа, унесший жизни каждого четвертого из высланных в Сибирь и Казахстан калмыков.

В Топчихинском районе Алтайского края калмыки появились в нача­ле лета 1944 года. Основываясь на воспоминаниях бывшего начальника финансового отдела Топчихинского района, а впоследствии первого заме­стителя председателя районного исполнительного комитета Петра Алек­сеевича Метелева, в июне 1944 года на станцию Топчиха прибыл состав из 25-30 вагонов с депортированными калмыками.

О прибытии в 1941 году депортированных немцев руководство района предупредили за две недели, и за это время были подготовлены рабочие места, жилые помещения для депортированных. Некоторые немецкие се­мьи разрешили поселить на квартиры к местным гражданам. О прибытии калмыков предупредили лишь за день, в результате район оказался не го­тов принять более 800 человек депортированных. Удивило и чрезвычайно строгое отношение к калмыкам. Так, было запрещено селить калмыков в населенных пунктах, тем более определять на квартиры. Все теплушки с высылаемыми были не только закрыты, но и опечатаны. Район должен был не только принять и расселить прибывших, но и обеспечить их одеж­дой и питанием, поэтому встречать депортированных поручили начальни­ку финансового отдела райисполкома. Вскрывая теплушки, встречающие были свидетелями страшной картины. Люди в вагонах не имели с собой никаких продуктов питания и, по-видимому, очень долгое время ничего не ели, т.к. некоторые были настолько ослаблены, что не могли самостоятель­но выйти из вагона. В каждой теплушке встречающие обнаруживали по 2-3 трупа. Топчихинская администрация должна была предоставить транспорт для их доставки к местам дислокации. Трупы выносили и складывали на перрон.

В соответствии с поступившими указаниями депортированных калмы­ков отправили в район села Листвянка, в заобской части района, на лесо­заготовки, где предполагалось разместить их в землянках и бараках Листвянской командировки Чистюньского ОЛО краевого управления лагерей и колоний Алтайского края. Все, в том числе и крайне истощенные люди, были погружены в машины и телеги и вывезены в Листвянку. О том, что именно в Листвянку, Петру Алексеевичу известно совершенно точно, так как раифинотдел исправно переводил деньги на питание калмыков в столовой, которая была организована в одном из бараков. Таким образом, установлено время прибытия калмыков в Топчихинский район, хотя доку­ментальных подтверждений информации, полученной от П.А. Метелева, не обнаружено. А также выявлено одно из мест компактного проживания калмыков в районе — это село Листвянка, леспромхоз, лесозаготовки.

О местонахождении депортированных калмыков на лесозаготовках го­ворится и в воспоминаниях жителя п. Топольный Валерия Михайловича Шроо. Его отец, Михаил Егорович Шроо, в 1943 году был заключенным Чистюньского лагеря. Данный лагерь имел лесозаготовительную команди­ровку в районе Листвянки, где не раз бывал и Михаил Егорович. Своему сыну он часто рассказывал о калмыках и их ужасной судьбе. При заготовке леса калмыки часто гибли, так как совершенно не умели выполнять дан­ную работу, ведь они никогда не видели леса. Падающие стволы калечили и убивали сразу по нескольку человек.

Изголодавшиеся люди меняли последние теплые вещи на продукты питания, а сами затем замерзали или умирали от болезней. Смертность была очень высокой. О работе калмыков на лесозаготовках в Заобском бору свидетельствуют воспоминания жителя с. Клепиково, учителя физи­ки Ивана Михайловича Ракова. Сам Иван Михайлович калмыков не видел, так как в данный период находился на фронте, а вот от местных жителей и родственников слышал много страшных рассказов о чудовищных условиях жизни в Листвянке депортированных, о большой смертности, в основном из-за травматизма и обморожения. Но в 1946 году, ко времени возвраще­ния И.М. Ракова с военной службы, калмыков на лесозаготовках уже не было.

С целью проверки сведений были изучены книги записей свидетельств о смерти Листвянского сельского Совета за 1944-1945 годы. Оказалось, что в архиве Топчихинского ЗАГСа нет ни единого свидетельства о смерти кал­мыков не только по Листвянскому сельскому Совету, но и по остальным 20 сельским Советам Топчихинского района за эти годы. Это свидетельствует лишь о том, что смерти депортированных калмыков в 1944-1945 годах про­сто не регистрировались, как и факты рождения ребенка в данный период.

Пытаясь найти подтверждение участия калмыков в лесозаготовках в районе с. Листвянка, обратимся к Книге памяти калмыцкого народа, где удастся обнаружить девять человек депортированных калмыков, умерших в 1944-1945 годах в Топчихинском районе, но, к сожалению, точно места смерти не указаны. Несмотря на то, что документальных подтверждений найти не удалось, все-таки по свидетельствам очевидцев, местных жите­лей с. Листвянка, первым местом компактного проживания калмыков в Топчихинском районе были бывшие бараки Чистюньского ОЛО  вблизи с. Листвянка. В связи с большим травматизмом и слабой производительностью труда в 1946-1947 годах калмыки были вывезены из Заобского бора и размещены в двух государственных предприятиях района. Это свеклосов­хоз «Чистюньский», совхоз  «Топчихинский» и предприятие Заготскот в районе села Песчаное.

В 1946 году в район села Дружба (Чистюньский Свеклосовхоз) привез­ли мужчин-калмыков для строительства на окраине поселка землянок, на одну-две семьи каждая. А через некоторое время из Листвянки в выстро­енные землянки переехали семьи в количестве не более 100-150 человек. Это все, что осталось к 1946 году от прибывших в 1944 году более 800 че­ловек депортированных.

Проживание калмыков в поселке Дружба и селе Песчаное подтвержда­ется и документами ЗАГСа, где значатся умершими за период с 1946 по 1956 год более ста лиц калмыцкой национальности. По другим населен­ным пунктам Топчихинского района, за исключением Чистюньского мясомолсовхоза, умершими лица калмыцкой национальности не значатся. По данным Книги памяти калмыцкого народа, погибшими в селе Песча­ное значатся 3 человека, а в Чистюньском свеклосовхозе 5 человек. Кро­ме того, в книге «Широклаг-Широкстрой» значатся 14 воинов-калмыков, освобожденных из Широклага и Широкстроя и отбывших на соединение с семьями в Топчихинский район, поселок Чистюньский свеклосовхоз, и 20 воинов, прибыших в село Песчаное. Другие населенные пункты Топчихинского района, в указанных книгах не упоминаются совсем. Обследовав поселок Дружба (бывший поселок Чистюньский свеклосовхоз), нашли еще одно подтверждение проживания калмыков в данном населенном пункте. До настоящего времени одна из улиц п. Дружба носит в народе название «Калмыцкая» — это, по свидетельствам жителей поселка, место, где в 1946 году построили себе землянки 20-25 калмыцких семей (т.е. 100-150 чело­век). В 1956 году все оставшиеся в живых, человек 50, уехали к себе на ро­дину. В настоящее время в районе проживает лишь одна семья калмыков Дорджиевых.

После расформирования в 1953 году Чистюньского лагеря НКВД 27000 гектаров обрабатываемых земель и более 5000 голов скота остались без рабочих рук. Несмотря на то, что руководство сделало все возможное, чтоб хотя бы часть бывших заключенных осталась в созданном на месте лагеря Чистюньском мясомолсовхозе, рабочих рук катастрофически не хватало. Ведь ранее лагерное хозяйство обслуживали более 4000 заключенных. Именно поэтому в хозяйство были переброшены вместо заключенных се­мьи депортированных немцев и калмыков. Житель п. Топольный (бывший 6 лагпункт Чистюньлага) Александр Дорджиевич Дорджиев вспоминает, что в п. Кировский (ранее Комендантск) были привезены из Чистюньского свеклосовхоза семьи Бурацак Манкеева, Антона Ширманджиева, Мунер Ширманджиева и другие. Всего пять семей. В 1956 году все они уехали на родину, а А.Д. Дорджиев уехать не смог, так как был женат на депортиро­ванной немке, а немцам покидать места ссылки в 1956 году было запреще­но. Таким образом, на данный момент выявлено четыре места компактно­го проживания депортированных калмыков — это села Листвянка, Песчаное, поселки Дружба и Кировский.

Где же находятся захоронения депортированных калмыков? По сведе­ниям П.А. Метелева, принимавшего эшелон с депортированными на стан­ции Топчиха, из него было извлечено около ста умерших в пути калмыков, которых сразу же отвезли за село на сельское кладбище, где рядом с огра­дой с внешней стороны был вырыт большой ров, куда и были захоронены умершие в пути калмыки. Среди умерших большинство были дети, имена которых не удалось установить, так как в вагонах часто попадались дети без родителей.

В материалах ЗАГСа и районного архива сведения о захоронении калмыков в селе Топчиха не фиксируются. Видимо, данный факт может быть отражен в материалах отдела спецпоселений НКВД и Топчихинской спецкомендатуры НКВД, но ознакомиться с ней не предоставляет­ся возможным. Однако опрос местных жителей и обследование сель­ского кладбища в селе Топчиха позволили выяснить местоположение захоронения. В настоящее время это северо-восточная часть сельского кладбища, отделенная от других могил пустырем, так называемые мо­гилы «нехристей», место, заросшее бурьяном, без каких-либо призна­ков захоронения.

Таким образом, первое (возможно, одно из самых массовых в районе), захоронение депортированных калмыков находится на сельском кладби­ще села Топчиха. Самое массовое захоронение должно быть в районе села Листвянка, где, по моим подсчетам, покоится не менее 600 человек. Опрос местных жителей села Листвянка какого-либо результата не дал. Но пои­ски продолжаются. В поселке Кировский на кладбище находятся могилы Савгар Бурациновны Манкеевой (двадцатилетней девушки), Зурган Налысовны Ширманджиевой (43 года) и Мунер Антоновича Ширманджиева (юноши 22 лет). Могилы заброшены и заросли бурьяном.

Места захоронений калмыков в поселках Дружба и Песчаное установить не удалось, несмотря на то, что захоронений в этих населенных пунктах должно быть много. По данным районного ЗАГСа, в поселке Дружба за пе­риод с 1946 по 1956 год умерло в основном от туберкулеза и воспаления легких 108 человек, из них более 40 — дети до 18 лет и всего 16 человек в возрасте старше 60 лет. С учетом данных из книги памяти калмыцкого на­рода, в поселке Дружба захоронено 115 человек. В селе Песчаное — более 70 человек.

К сожалению, эти данные, на мой взгляд, далеки от окончательных, так как не все смертельные случаи фиксировались в 1946-1947 годах в ЗАГСе. К примеру, в один из самых тяжелых для страны 1946 год в Чистюньском свеклосовхозе значится умершим всего один человек и это при том, что депортированные калмыки были самыми обездоленными жителями рай­она. В 1947 году — 1 человек, а вот в 1949 году резкий рост регистрации смерти — 31 человек.

Надо полагать, что смертность среди калмыков всегда была большая в связи с их тяжелым материальным положением. Подтверждением этому служит письмо самого главного «инквизитора» той поры Л. Берии к А. Ми­кояну в 1944 году. В нем шеф НКВД писал: «Калмыки были поставлены в чрезвычайно трудные санитарные условия проживания: большинство из них не имело ни жилья, ни одежды, ни обуви». В 1946 году ответственные сотрудники НКВД отчитывались: 30 процентов калмыков, способных рабо­тать, не работают потому, что у них нет обуви. Полная невозможность при­выкнуть к суровому климату, к тяжелым условиям труда, незнание языка проявляются постоянно и вызывают дополнительные трудности, высокую смертность». Лишенные корней, голодные, назначенные на работы в кол­хоз, который не может обеспечить существование даже своим колхозни­кам, или определенные на предприятия и в совхозы на работу, для выпол­нения которой они не имели подготовки, калмыки гибли.

«Положение калмыков, высланных в Сибирь, трагично, — писал Стали­ну Д.П. Пюрьвеев, бывший глава калмыцкой автономии, — они потеряли свой скот. Они приехали в Сибирь, лишенные всего. Они, мало приспосо­бленные к существованию в качестве производителей, распределенные по колхозам, не получили ничего, поскольку у самих колхозников ничего нет. Что касается тех, кто попал на предприятия и в совхозы, то им не удалось привыкнуть к новому для них положению рабочих, откуда проистекает их нетрудоспособность, не позволяющая им себя прокормить. Калмыки, скотоводы-кочевники, растерялись перед станками, наблюдая, как под бременем штрафов исчезает их скудный заработок».

Вот ряд цифр, дающих об этом некоторое представление. В янва­ре 1946 года администрация спецпоселений приняла на учет лишь 70360 калмыков из 93000 высланных за два года до этого.  И это, к сожалению, далеко не окончательные цифры.

Подводя итог, надо отметить, что уже удалось установить места ком­пактного проживания калмыцкого населения в Топчихинском районе. Это с. Песчаное, п. Кировский, с. Листвянка и п. Дружба, что дает возможность продолжать работу по восстановлению судьбы депортированных уже в более конкретном направлении. Определены, хотя и не документально, время прибытия в район и количество депортированных калмыков, что очень важно для установления процента смертности среди исследуемой социальной категории людей. Выявлены места массовых захоронений кал­мыков в нашем районе. Несмотря на то, что официально установлено рас­положение захоронения лишь в п. Кировский и с. Топчиха, все-таки опре­делены районы поисков, которые продолжатся в будущем. Установлены связи с жителями республики Калмыкия, пережившими годы изгнания, что очень важно для восстановления более полной картины жизни репрес­сированных народов в Топчихинском районе и Алтайском крае в целом. Дана первая, предварительная цифра потерь калмыцкого народа на тер­ритории района в ходе репрессий. Она составила 788 человек, то есть 98,5 процента от числа прибывших в район калмыков. Установлены имена 179 погибших в изгнании калмыков, отсутствовавшие в Книге Памяти калмыц­кого народа.